Он похлопал рукой по груди и почувствовал хруст конверта в кармане рубашки. Того самого конверта, который он вытащил из куртки Лорда и машинально переложил себе в карман. Теперь он достал его и внимательно осмотрел. Простой белый конверт без всякой надписи. В первый момент он даже решил, что конверт пуст.
Но вскрыв его, обнаружил там маленькую цветную бумажку. Он вытащил ее из конверта и с удивлением обнаружил, что это чек на двадцать пять тысяч долларов из банка «Чейз Манхэттен», аккуратно разрезанный ножницами по диагонали. На чеке стояла лишь часть имени получателя, вторая была обрезана, но Джордан догадался, кому назначен чек.
…ей Лонард
Де Рей Лонард, больше известный по кличке Лорд, которого сейчас, должно быть, запихивают в холодильник морга. Пожалуй, ради этого куска дерьма Джордан был готов поверить в Бога, если Он обеспечит Лорду место в первом ряду ада.
Упершись локтями в колени, он сидел и с недоумением разглядывал цветной листочек.
И тут в поле его зрения возникли зеленые пластиковые бахилы, какие хирурги надевают в операционной.
– Простите, вы Джордан Марсалис?
Джордан вскинул голову и увидел перед собой врача в робе и шапочке. Он был молод и на вид довольно хлипок, но темные глаза излучали спокойствие и уверенность. Джордан поднялся. Он был выше врача на целую голову, а чувствовал себя карликом перед ним.
– Да.
– А меня зовут Мелвин Леко. Я только что прооперировал вашу подругу.
– Как она?
– Пуля прошла навылет, жизненно важные органы не задеты. Если вы не верите в чудеса, вот вам случай изменить свое мнение. Она потеряла довольно много крови, поэтому для окончательного прогноза нужны как минимум сутки, но организм у нее здоровый, и я почти уверен, что она выкарабкается.
Джордан облегченно вздохнул и спросил, стараясь не выдать своего нетерпения:
– К ней можно?
– Пока нет. Она еще в реанимации, и думаю, мы ее подержим под легкой анестезией до завтрашнего утра.
После этого хирург совсем отказался от специальной лексики и заговорил как человек, пытающийся ободрить другого человека, хотя Джордан с первого взгляда на него почувствовал прилив уверенности.
– Поверьте на слово, вы можете спокойно ехать домой. Ваша подруга в надежных руках.
Джордан закивал, давая понять, что полностью доверяет доктору Леко. Он протянул ему руку, и хирург ее пожал.
– Спасибо, – сказал он просто.
– Моя работа, – отозвался тот с такой же простотой.
Доктор заложил руки за спину и удалился, а Джордан, взяв шлем с соседнего стула и поглядев на свой, где только что сидел, как на горячих угольях, двинулся к выходу, с неизменной любезностью раздвинувшему перед ним стеклянные створки. На улице его ожидало второе за сегодняшний день чудо: мотоцикл был на месте. Он воспринял это как хорошее напутствие и в свете добрых вестей, сообщенных доктором Леко, позволил себе мысленный иронический комментарий.
Надевая шлем и пряча улыбку в уголках рта, он спросил себя, в какое отделение врачи поместят Лизу – в женское или в мужское.
40
Проснувшись, Морин почувствовала, что устала еще больше, чем когда ложилась в постель. На ночь она приняла таблетку снотворного, но спала все равно беспокойно, видела тревожные сны и даже не могла утешиться уверенностью, что сны эти полностью принадлежат ей.
Я уже не хозяйка своих снов.
Она взглянула на электронные часы, стоявшие на серой мраморной столешнице рядом с кроватью. Красные цифры показывали, что скоро полдень.
Морин откинула смятую простыню, встала с постели, взяла темные очки и надела их, прежде чем раздвинуть тяжелые темные шторы. Раздернула она и легкие занавески, впуская в комнату солнце. Под ней разноцветной мозаикой стоявших в пробке машин расстилалась Парк-авеню. Морин вдруг позавидовала всем этим людям, что передвигаются по городу на машинах или пешком и видят перед собой мир таким, какой он есть, без тайных посланий из темного и непонятного небытия.
Обнаружив, что фрагменты, временами возникающие у нее в мозгу, взяты из жизни Джеральда Марсалиса, она сочла своим долгом посетить ретроспективную выставку работ Джерри Хо, устроенную в галерее Сохо. В одиночестве она ходила по залам, странно спокойная, не испытывая чувства deja vu, но зная, что вот-вот последует новая серия…
…чего? Как назвать то, что со мной происходит?
Но ничего не произошло. Правда, после долгого разглядывания всех этих цветовых пятен она почувствовала, что ей как-то не по себе. За этими полотнами стояли ночные кошмары, тяжелый дурман, крики боли, истерзанный мозг и страх человека, попавшего в стаю пираний.
Джерри Хо, как и Коннор Слейв, ушел из жизни до срока, возможно, в расцвете своего творчества, ушел, убитый человеческим безумием. Хотя Коннор был не только художником, но и человеком, а Джеральд, судя по всему, отказался от этой роли, быть может, даже умер задолго до своей физической смерти от руки другого парня, которому теперь грозит та же участь.
Морин высунулась из окна, но легкая занавеска, подхваченная ветром, вновь стала дымчатой преградой между нею и внешним миром. Она отошла к креслу, стала надевать спортивные брюки из микрофибры; в это время где-то в недрах дома зазвонил телефон.
Чтобы дочь не беспокоили звонки, Мэри Энн Левалье распорядилась отключить звонок в ее комнате. Немного погодя дверь бесшумно отворилась, и в комнату просунулось смуглое лицо Эстреллы.
– Ах, синьорита, а я думала, вы еще спите! Вам звонят из Италии.
Морин подошла к ночному столику в стиле ампир и спросила себя, кто бы это мог быть. В Италии сейчас шесть утра, и не так уж много народу может встать в этот час, чтобы позвонить ей. С некоторым сомнением она поднесла трубку к уху.
– Да?
И очень удивилась, услышав голос друга и адвоката Франко Роберто.
– Как поживает самый красивый комиссар итальянской полиции?
Морин слишком давно с ним знакома, чтобы не знать, как он деликатен и как осторожно всегда подбирает слова. Сейчас этот легкомысленный тон – вовсе не бестактность, а, наоборот, забота о ней.
– Привет, Франко. Неужели в такую рань ты уже на работе?
– В такую рань я еще на работе. Всю ночь сидел над бумагами, у меня сегодня слушание дела. Мужчина обязан зарабатывать на кусок хлеба.
– И даже с маслом, если вспомнить твои гонорары.
Морин невольно поддалась долетевшему из дальней дали оптимизму.
– Какой гнусный поклеп! Но не будем о прозе жизни. Я звонил твоему отцу, и он меня обрадовал. Говорит, операция прошла на редкость удачно.
Даже если б я тебе сказала, ты бы все равно не понял, на какую редкость.
Но комментариев от нее не потребовалось. Франко уже перешел к истинной причине своего звонка:
– А у меня тоже добрые вести. Суд по делу Авенира Галани будет чистой формальностью. После случившегося с вами всю полицию подняли на ноги. Они миллиметр за миллиметром прочесали лес Манциана и в стволе дерева нашли пулю, полностью идентичную той, которой был застрелен Коннор. Это на сто процентов подтверждает твою версию и означает, что я одним выстрелом убью двух зайцев.
– А именно?
– Докажу твою невиновность и получу за труды чек с полицейской печатью. Может быть, даже не буду его обналичивать, а повешу в рамке над столом наподобие ex voto.[12]
Морин промолчала.
– Ты что, не рада?
– Да нет, рада, конечно.
По идее, надо радоваться. Еще недавно после такого известия она бы первым самолетом полетела к Коннору, бросилась ему на шею и поделилась своей радостью. А теперь как ей радоваться, если эта радость добыта ценой его гибели?
Франко, видимо, угадал ее мысли, потому что голос его стал еще более проникновенным и успокаивающим.