Морин чувствует горькую улыбку на своем лице.
Если смешать разные цвета в нужных пропорциях, получится нечто абсолютно серое. Во тьме такого быть не может. Тьма творит лишь тьму. Но дело в данный момент отнюдь не во тьме. Человек, которого она ждет, на миг осветит темное пространство, открыв дверь. Но и это не проблема и не ее решение.
После долгого пути к убийству и не менее долгого бегства от него, в нескончаемом туннеле, изредка освещенном тусклыми огоньками, два человека наконец нашли друг друга и, выйдя на свет, готовы обрести то единственное достояние, которое вернет им и речь, и слух, и зрение, – истину.
Два человека. Один из них – девушка, от страха слишком долго не прозревавшая истины.
Второй, само собой разумеется, тот, кого она ждет.
Он, убийца.
Морин, как только поняла, кто он, тут же позвонила Джордану, но телефон был выключен. Джордан единственный, кому она может объяснить, как добралась до истины. Кроме него, знает о происходящем только его брат, мэр Кристофер Марсалис, но он так одержим жаждой мести за смерть сына, что вряд ли проникнется туманной версией, которая разрушает прочно сколоченное обвинение против Джулиуса Вонга.
Все прочие лица, вовлеченные в розыск, и в первую очередь Буррони, если поставить их в известность, посоветуют ей не волноваться, сидеть на месте и ждать санитаров, которые приедут к ней со смирительной рубашкой.
Она полистала телефонный справочник и нашла телефон и адрес в Бруклин-Хайтс. Набрала номер и долго слушала длинные гудки, прежде чем повесить трубку.
Потом вышла из дома с чувством, что сейчас наступит конец света. В дверях столкнулась с матерью; та возвращалась домой ночью, такая же безукоризненно красивая, какой вышла из дому утром. Морин обняла ее, стараясь не прижиматься слишком сильно, чтобы мать не почувствовала рукояти пистолета, оттопыривающей ремень джинсов. Поцеловала в щеку, заглянула в глаза.
– Ты была права, мама.
И тут же захлопнула за собой дверь, оставив Мэри Энн Левалье смотреть ей вслед и недоумевать, какой инопланетный бес в нее вселился.
Пока ехала в такси, неустанно и безуспешно набирала номер Джордана. И в конце концов решила оставить ему сообщение, объяснив, куда едет и что намерена делать.
Таксист высадил ее по указанному адресу, на углу Генри и Пирпонт-стрит. Выйдя из машины, Морин огляделась, оценила ситуацию. Генри-стрит на всем протяжении освещена болезненно-кремовым светом круглых фонарей, но в последнем квартале фонари почему-то не горели. Первый фонарь перпендикулярной улицы находился в десятке метров от дома, а движение в этот час почти совсем заглохло. Хорошо.
Она бы и по собственной воле не выстроила лучшего антуража.
Окутанная коконом ночи, она долго разглядывала подъезд большого трехэтажного строения из красного кирпича; в темноте оно приобретало тяжелые готические очертания. В иное время такую архитектуру Морин сочла бы слишком вычурной. Теперь же она казалась вполне подходящим фоном для абсурдной цепи событий; нечто в духе Хеллоуина, правда, наградой за детские карнавальные страшилки стали не сласти, а смерть.
По всей длине парадного тянулся прямоугольный навес, достаточно обширный, чтобы укрыться под ним от самого яростного ненастья. Несколько ступенек вели к деревянной двери, верхняя часть которой была забрана узорчатым стеклом, напоминающим церковные витражи.
Дотянувшись рукой до стекла, Морин обнаружила, что оно имеет чисто декоративное, а вовсе не охранное назначение. Это упрощало задачу. Судя по всему, за дверью имеется вестибюль, откуда лестница ведет на этажи. Вряд ли кому-то пришло в голову подключить к стеклу сигнализацию на случай, если какой-нибудь шалун запустит в стекло камнем.
Из заднего кармана джинсов Морин вытащила небольшой кожаный футляр. Ей подарил его некий Альфредо Мартини, пожилой и весьма респектабельный на вид человек, у которого с ней не было ничего общего, кроме фамилии и частых столкновений в комиссариате, после того как его заставали в квартирах, куда он попадал без приглашения. Врачи нашли у него неоперабельный рак, и Морин из человеколюбия спасла его от очередной ходки. В знак благодарности он подарил ей набор отмычек и научил ими пользоваться. Недаром говорят: учиться всегда пригодится. Сейчас Морин мысленно поблагодарила его за науку.
Этот набор хранился у нее в закрытой на молнию крышке несессера. Она не знала, кто собирал ей чемоданы перед отлетом в Нью-Йорк, но набор так и остался лежать в несессере. Этот факт она также сочла добрым предзнаменованием.
Вытащив отмычку, она без труда вскрыла замок, с виду показавшийся ей намного сложнее. Затаив дыхание, отворила дверь; как она и ожидала, никакой сирены не последовало.
Ей открылся просторный вестибюль с высоким потолком; помещение было обставлено с великосветским лоском и строгостью: декоративные растения, картины на стенах, которые она в темноте не разглядела. Прямо против входа столик с двумя креслами на фоне темной шторы. Справа и слева две массивные двери – по-видимому, на лестничные площадки.
Пока она взламывала замок, все твердила себе, что это неразумно, неосторожно и незаконно. Но, закрыв за собой дверь, заключила, что все это свойственно человеку и других оправданий не требуется. О последствиях своего поступка она не думала. Поняв – кто, она не могла удержаться от того, чтобы выяснить – зачем.
Вестибюль был погружен во тьму. Морин ощупью добралась до столика и села в кресло ждать. К предстоящей встрече она как следует подготовилась, запаслась необходимым оружием: пистолетом, внезапностью, истиной.
Теперь не хватает только его.
Время тянулось с медлительностью улиточной слизи. Но в конце концов она выиграла заключенное с ним пари.
С новым промельком света в стеклянной двери перед подъездом остановилась машина. Хлопнула дверца, и фары умчались прочь; прозвучали шаги по ступенькам. Вскоре послышался скрип ключа и щелчок замка. Как непременный атрибут случайности, мимо проехала другая машина, осветив прямоугольник матового стекла и темный силуэт человека. Прежде именно таким она себе его и воображала – неясной тенью в отраженном свете, без имени, без лица, – пока в ее сознании не распахнулась дверца.
Точь-в-точь как сейчас.
Морин спокойно вытянула руку и взяла со столика пистолет, чувствуя, как напряглись мышцы предплечья. Прикосновение к холодному, бесстрастному металлу успокоило ее: пистолет не зол и не добр, а просто осязаем; он сейчас нечто вроде твердой почвы под ногами после всех вынужденных блужданий в нереальности.
По улице промчалась еще одна машина, и дверь бесшумно отворилась, впустив тень на фоне светящегося квадрата двери. Сполох, брошенный фарами сквозь окно, волной добрался до ее ног и тут же отхлынул, когда человек вошел, закрыв за собой дверь.
Свет и тень – неразрывные составляющие сюжета, лишенного всякой логики.
Войдя, человек не сразу потянулся к выключателю, а когда все же включил свет, оказался к ней спиной и не заметил женщину, сидевшую в кресле против двери. Морин обрадовалась этой передышке, так как она давала возможность глазам привыкнуть к свету.
Человек повернулся, увидел направленный на себя пистолет и на миг застыл от неожиданности. Но тут же стряхнул с себя оцепенение и посмотрел на нее так, словно давно этого ждал и готовился.
Морин восхитилась его хладнокровием. К тому же такая реакция убедила ее в том, что догадка верна.
Человек еле заметно кивнул на пистолет и вымолвил одно-единственное слово:
– Зачем?
Морин не менее спокойным голосом отозвалась:
– Я приехала, чтобы задать тот же вопрос.
– Не понял.