Морин подняла голову и встретилась взглядом с Джорданом. В душе обоих жалость к этой женщине обрела черты уверенности: напрасно они сюда прилетели.
И все же Морин придвинулась к ней поближе, взяла за руки.
– Мисс Росс, вы помните, что случилось с Льюисом, когда его покусали шмели?
Вопрос не достиг своей цели.
– А еще Льюис хорошо играет в баскетбол. Он лучший в студенческой команде и бегает лучше всех. Тренер говорит, что со временем он войдет в сборную страны.
Джордан вытащил из кармана фотографии Джулиуса Вонга и его жертв и протянул их Морин, которая в эту минуту была посредником между Тельмой Росс и остальным миром.
– Тельма, вы знаете этих людей?
Одну за другой она подержала фотографии перед глазами Тельмы. Выражение лица больной нисколько не изменилось при виде лиц, по вине которых она сидит на этой скамейке и придумывает будущее ребенку, который уже никогда не вырастет.
Джордан вытащил из внутреннего кармана два сложенных вдвое листка. Он развернул первый с изображением Снупи и с едва заметным кивком подал Морин.
Морин положила листок на колени сидящей рядом женщины.
Та взяла его в руки и сперва посмотрела с тем же отсутствующим видом, с каким слушала вопросы Морин и смотрела фотографии.
И вдруг часто-часто задышала.
Морин подсунула ей второй рисунок, на котором были изображены Линус, Люси и Пиг Пен, и впервые в жизни увидела ужас не изнутри, а со стороны. Глаза Тельмы Росс медленно расширялись, она мелко, истерично затрясла головой, отшатнулась и втянула в себя столько воздуха, сколько смогла. На миг все застыло в неподвижности, а затем из груди женщины вырвался душераздирающий вопль, в котором были и страх, и боль, и внезапное осознание, такое горькое и страшное, что Морин буквально подбросило со скамейки.
Не теряя ни секунды, Каролина выхватила из кармана передатчик и нажала кнопку. Потом, грубо отстранив Морин и Джордана, кинулась к женщине, пытаясь оборвать ее бесконечный вой.
– Тельма, Тельма, успокойся, все хорошо.
Она обхватила ее за плечи, притянула к себе, но та продолжала биться и судорожными движениями рвала ворот кофточки, словно та жгла ей кожу.
– Уходите отсюда.
Джордан и Морин вышли из беседки и увидели, как к ним летит доктор Норвич в сопровождении двух сестер, по стати не уступающих Каролине. У одной в руках был шприц. Все трое подбежали к скамейке; доктор не без помощи сестер закатал рукав кофточки и ввел иглу в вену Тельмы Росс.
Затем, выйдя из беседки, Норвич яростно схватил Джордана за плечо и развернул к себе.
– Как чувствовал, нельзя вас пускать! Ну что, добились своего? Прошу вас удалиться, господа, вы достаточно тут набедокурили.
Он вернулся к сестрам, хлопотавшим вокруг пациентки, которая понемногу обмякла, но вопить не перестала.
Джордан и Морин остались вдвоем.
На этой территории они были среди немногих сохранивших разум, но оба сейчас задавали себе вопрос, есть ли в этом смысл.
Не решаясь взглянуть в глаза друг другу, они дошли до вертолетной площадки. И потом, сидя рядом на борту вертолета, еще долго смотрели перед собой в пустоту, звенящую воплем Тельмы Росс.
Реакция женщины на персонажей «Мелюзги» означала, что газета, в отличие от Морин, неверно изложила события десятилетней давности.
Джордан задумался о том, почему из двух незнакомых людей, навестивших ее, женщина предпочла общение с Морин.
Он скосил глаза на четкий профиль на фоне окошка и вспомнил мысль, что пришла ему недавно, когда они ехали на такси в Грейси-Мэншн.
Вот тебе и ответ.
Должно быть, Тельма, как и Морин, не находит в окружающем мире иной истины, кроме той, которая доступна ее глазам.
44
Войдя в палату, он увидел, что глаза ее закрыты, но Лиза уже не спала.
Темные волосы, стянутые сзади конским хвостом, открывали безупречную правильность черт. Лиза открыла глаза с той же робостью, с какой он отворил дверь палаты. Она по-прежнему лежала под капельницей, но монитор отключили: на темном экране уже не видно было зеленой линии сердцебиения.
– Здравствуй, Джордан.
– Здравствуй, Лиза.
После немудреного приветствия они замолчали, предчувствуя приближение момента, которого оба ждали и боялись. Лиза лежала на кровати, бледная и очень красивая, а Джордан, чувствуя себя неуклюжим болваном, начал с того, с чего все начинают:
– Как тебе здесь? Тебе всего хватает?
Он обвел глазами палату, достаточно комфортабельную, чтобы не казаться больничной. Мягкие, пастельные цвета стен, кровать перед дверью, большое окно с раздернутыми шторами, ковер из света, сотканного солнцем на полу.
– Да, конечно. Здесь все очень внимательные. Приходила Аннет, принесла мои вещи. Она такая добрая.
Джордан кивнул. Он попросил свою приятельницу об очередном одолжении – зайти к нему домой и собрать все, что нужно женщине в больнице. Решил, что ей это будет сделать ловчее, хотя и чувствовал себя немного виноватым.
Не говоря уж о той большой его вине, по которой Лиза попала в больницу.
– Прости. Тебе, наверное, неприятно, что чужой человек прикасался к твоим вещам, но я же не знал…
– Знал. Ты всегда все знаешь.
Она показала на столик сбоку от окна. На нем стоял большой букет цветов в оригинальной упаковке, сделанной из оберточной бумаги и перевязанной грубым шпагатом.
Когда Джордан отправлял ей цветы из цветочной лавки на набережной Гудзона, он долго вертел в руках открытку, не зная, что написать. Все слова казались ему неуместными и сентиментальными. В конце концов он просто черкнул «Дж» в центре открытки, надеясь, что по этому значку Лиза догадается обо всем, что он не в силах выразить.
– Очень красивые цветы. Большое спасибо.
– Не за что. Ты как себя чувствуешь?
Бледная Лиза улыбнулась.
– Не знаю. Врачи говорят: хорошо. Но в меня раньше не стреляли, так что опыта нет.
– Прости меня, Лиза.
– За что? За то, что ты мне жизнь спас?
– Нет. Это я во всем виноват. Пуля предназначалась мне.
Он рассказал ей, как засадил в тюрьму Лорда и как тот пытался отомстить. Не сказал только про смерть тех двоих и про половинку чека, найденную у Лорда в кармане, точь-в-точь такую же, как те, что он нашел у нее в папке.
Лиза перебила его на полуслове, сменив тему, как будто ее ранение – дело прошлое и давно забытое. Теперь у нее на уме было совсем другое.
– Она очень красивая.
– Кто?
– Девушка, с которой я видела тебя на днях. Красивая и без подвоха. Кем кажется, та и есть. Женщина.
– Лиза, Морин просто…
– Это не важно, Джордан, ей-богу, не важно.
Натянутая улыбка, точно маленькая ранка на бледном лице, озаренном глазами, что по капле впитали боль. «В ком, интересно, больше боли, – невольно подумал Джордан, – в ней или в том, кто на нее смотрит?»
– Судьба всегда готова посмеяться над любым из нас.
Она повернулась к окну, и глаза на миг загорелись не внутренним, а внешним светом.
– Дело в том, где я тебя видела, а с кем – не важно…
Лиза кивнула на алюминиевый стул возле кровати.
– Сядь, Джордан. Я объясню, зачем позвала тебя в тот вечер. Сядь и послушай, только не смотри на меня, а то мне смелости не хватит.
Джордан сел и уперся взглядом в букет на голубоватом фоне стены. И тут же ему пришли на ум цветы в парке «Дубов», выращенные для тех, кто их даже не видит, и глупые строчки стишка, который читала ему мать, когда они вместе сажали цветы перед домом.
– Только учти, я не собираюсь оправдываться перед тобой. Я приехала в Нью-Йорк не случайно, а с определенной целью. Всю жизнь мне хотелось стать нормальным человеком, жить нормальной жизнью, как все, и не чувствовать себя каким-то выродком. Хотелось того, что есть у всех, чтобы каждый новый день, как у других, был наполнен будничными мелочами, так же, как и предыдущий. Я завидовала женщинам, которые изнывают от скуки, целыми днями стоя у плиты. Мужчины обходили меня стороной днем, а ночью мне надо было держаться от них подальше. Видно, прав был достопочтенный Герреро, мой папаша, когда говорил, что моя красота – дар сатаны. И вот недавно я получила это проклятое письмо.