– А что было?
– Да я говорю ей: зачем в ту комнату, где сейсмографы стоят? Там вообще лишь в войлочных тапочках ходят!
– А она?
– «Мне это для диссертации нужно!» Ну, стрелки и заскакали! И звонки зазвонили. Семь баллов – по всем проводам.
Пека уронил голову. Чего-то такого я от него и ждал. Еще слабовато для него: видимо, притомился.
– Но все, вроде, обошлось? – спросил я у него осторожно.
– Какой – обошлось?!
Да-а, по мелочам Пека не работает.
– Короче – с эпицентру явился. Хорош!
Вид у него потрясенный.
– Да что я? Все руководство снесло! Из-за землетрясения, говорят, леса загорелись!
– Но они же и раньше горели? – пробормотал я, но не был услышан.
– Ни один боевой корабль нашего доблестного флота по тревоге из бухты не вышел – не смог! Все адмиралы слетели!
– Ты-то здесь причем? – Я пытался внести хоть нотку трезвости в этот хаос.
– Так день Военно-морского флота! Отдыхают люди. Мог бы понять. – Пека, в общем, брал глобальную вину на себя. – Манаев, второй секретарь Бахчисарайского райкома партии, с минарета сверзился! Да не один еще! Ногу сломал.
– Чью?
Пека лишь отмахнулся.
– Короче – здесь мне кранты!
Если верить всему перечисленному – да.
Ужасающий вопль павлина это подтвердил. Вот кого надо брать нам символом партии. Тем более он сам появился из зарослей, хвост дугой! Но боюсь, что и съезд партии более не существует.
– Вся область на ушах!
Творец интима областного масштаба.
– Газопровод сорвало… Говорят, правда, что и не строили его. Леса горят…
– Но ты-то здесь причем?
Внезапно обиделся:
– Я?!
Видно, привык у себя на производстве за все отвечать. Глянул еще раз на недоуменно просыпающийся лагерь беженцев… Люди действительно после вчерашнего плохо понимали, где они.
Вдруг кинулся к рынку. Я – за ним.
Рынок еще лишь готовился открываться, но уже шел жаркий спор – было землетрясение или нет? У каждой из версий – ярые защитники. Поэтому бег Пеки не так уж заметен был.
– Стой! – Я гнался за ним.
Но он, видимо, не считал свою ошибку исчерпанной. Отпихнув меня – хотя я, собственно, и не мешал, – сверзился в мясной подвал. Вот те и «аллегория»! Работники ножа изумленно стояли – не успели сообразить. Пека выдернул из колоды огромный нож, выложил своего «змея», сделал замах…
Да, эта дополнительная деталь Инну вряд ли порадует. Я выставил руку. Сверкнула сталь. Брызнула кровь! Моя. И моя кровь свежа… как лезвие ножа. Сила удара все же не на руку была рассчитана, на другой диаметр, но удар был казацкий, до кости рассекло.
Тут вдруг, роняя пену, мундштуками звеня, кони бешено захрипели у ворот. В подвал ссыпались представители казачества с шашками наголо – первый, вращая белками, сдувая чуб, верный Санчо… Оперативно среагировали… но, видимо, еще на вчерашний эпизод. С некоторым изумлением оглядывали пейзаж, точнее – натюрморд.
– Эй, станишники, – произнес Санчо, – обижают вас?
– Все нормально, – холодно произнес Пека. Убрал «прибор». Санчо стоял, откинув челюсть.
– А тебя кто? – спросил меня.
Кровь моя красиво хлестала.
– Это я сам.
Остался шрам. И горжусь им!
– Хватит! – я твердо Пеке сказал, когда мы вышли.
Пора их обоих эвакуировать. И второго надо забрать. Гуня сидел на скамье в окружении пустых бутылок и, смеясь, сощелкивал мелких чертиков с плеч и воротника… Нет, чертик на эмблему партии никак не годится, – поскольку дано его видеть далеко не всем.
– Пошли!
– Эх, – Пека мечтательно в горы смотрел. – «Черешня» моя… там диссертацию пишет…
– Молчать!
На прощание искупались в море… не упускать же! Из-за мыса вдруг выскочили дельфины и, весело фыркая, прыгали среди нас. Первым плюхался огромный, черный, лоснящийся, второй – поменьше (видимо, мама), и за ней совсем маленький, в точности повторяющий ее прыжки.
За Гуней не доглядел, однако. На виллу попросился, якобы за вещами, а сам ворвался на съезд (несмотря на трудности, заседание шло) и произнес бурную покаянную речь минут на сорок… Чертиков, правда, не упомянул. Да и не понадобились чертики. Бешеный успех! Пришло наконец время правды! Даже Швец с кривой рожей аплодировал. Единогласно избрали Гуню депутатом Верховного Совета!.. были времена.
В троллейбусе мы узнали:
1. Лесные пожары возникли из-за землетрясения (хотя много раньше загорелось).
2. Из-за задымления срываются авиарейсы (хотя и раньше они регулярно срывались).
3. Газопровод, сожравший такие деньги, сорвало и унесло в неизвестном направлении.
4. Воздуходувные устройства, продувающие тоннели, ведущие к самой высокой резиденции, исчезли тоже.
Короче, Пека всем угодил. Только не себе. Метался в отчаянии.
– Думаешь, простит?
– Смотря как сказать…
Но Пека найдет, как сказать… наихудшим образом. И он это знал.
5. Вся новая спасательная техника, брошенная на пожар, исчезла тоже!
Тут Пека взвился:
– Ну вот это нет!
Троллейбус двери сложил на остановке на перевале. Все сразу закашлялись – вот где самый дым! Наши старые пляжные знакомые, Джемал и Джамшуд, командовали Антоном, загонявшим задним ходом новенький желтый бульдозер на длинную автоплатформу – остальная техника сияла уже там.
– Ну нет! – Пека выкинулся, выбросил за шиворот Антона из машины, повел сам – сперва на Джемала и Джамшуда, потом вдруг рухнул за ограду, в пекло! Глотнув дыма, троллейбус пошел. Все надсадно закашлялись… Кстати, и я. Остался! Пека в своем порыве к величию забыл такую мелочь, как свой чемодан. Мелочи на мне! Такова моя участь!
Инна, увидев его чемодан в моих руках, побелела. Думаете, спросила, что с ним?
– Идиот!
Это и ко мне относилось. Но сын, к счастью, по-другому отреагировал:
– Он там?!
За стеклянной стеной здания аэродром уходил ровно, как стол, а на краю, как чайник, дымила гора. Валил дым, а не пар – так что ассоциация с чайником не совсем правомочна. Самая плешь голая, с ровными прядями – сгоревшими виноградниками. Все глядели туда. Как объясняли знающие люди – водоем наверху, в горловине, и если удастся ее приоткрыть… что будет с героем-бульдозеристом, можно только гадать… Вертолет с красным крестом туда поспешал. Все надсадно кашляли, вытирали слезы… но глядели, не отводя глаз. Кому не хватило места у стеклянной стены – вставали на скамейки, на цыпочки.
Ну, Пека! Как? Все ждали чуда. Митя глаз с горы не сводил. Я положил ему руку на плечо, прощаясь. Нет даже вопроса – с кем он. А Инна, наоборот, отвернулась от «витрины», ей эти фокусы не в радость уже. И ее маршрут, увы, предначертан.
– Пройдемте в депутатский зал, – настаивал Гуня (быстро освоил свой новый статус. И тоже на что-то надеялся). – Вам нужно отдохнуть.
Депутатский зал, как я понимаю, в другую сторону выходит. Иначе какой же отдых?
– Оставьте нас в покое! – Митя ответил, весь дрожа. И у меня перевалила через веко и потекла новая горячая слеза. Отвернулся стереть – и пропустил главное.
Общий вопль! Клубы дыма! Уже не дыма, а пара! Раскупорил воду! Залил! Погасил!
И вскоре пронесся словно ветерок – «листки» на информационном табло все подряд переворачивались с «отложено» на «регистрацию».
– С нами летишь? – произнесла Инна устало: сколько можно одно говорить?
– Все будет хорошо! – произнес я неопределенно, но твердо.
Сплюнув, Инна отошла. Зал гудел. По последним, неофициальным, но точным сведениям начальство решило, чтобы «рассосать» и ускорить, срочно пускать рейсы даже по одному воздушному коридору со встречными лайнерами. Народ бушевал, поэтому прибытие Пеки на санитарном вертолете почти незамеченным прошло. Вывезли на носилках. Гуня (все же через депутатский зал, своего добился) вывел нас на поле. Пека в бинтах.
– Зачем тебя сюда-то?! – в ярости Инна произнесла.
– Как зачем? – холодно изумился Пека. – Я же лечу.