Просматривая сообщения, я раскинулся в тихом московском дворике – рухнул здесь абсолютно случайно, уже не было никаких сил брести по раскаленной душной Москве – а тут вдруг потянуло свежестью, и меня засосало сюда. Действительно, тут имелся кусок покоя и прохлады под старинным, мощным, корявым, наклонным и как бы перекрученным по спирали вязом. Очень старые деревья время вот таким странным образом выкручивает – замечал это не раз – отжимает, словно белье.
Тут имелся еще один московский старожил: белый московский флигель с маленькими сводчатыми окнами, приплывший явно из тьмы веков, как и вяз. Вернее, наоборот – это они были давно, когда тут еще ходили бояре, а постепенно приплыло сюда остальное: этот огромный шикарный дом, украшенный пестрым кафелем, эпохи эклектики и империализма, и жестяная (и бездушная) табличка на флигеле: «Строение 2», от которой буквально разило эпохой инвентаризации и социализма… впрочем, с этим, возможно, я ошибаюсь… и как это сладко вдруг – иметь право безнаказанно ошибиться хоть в чем! Как приятно вот так, наконец, расслабиться, отдаться потоку необязательных мыслей, в которых можно вот так лениво ошибиться – и это не будет иметь никаких зловещих последствий. В основной жизни такая роскошь недоступна давно, а тут ошибайся сколько влезет, расслабляйся, отдыхай! То ли это табличка времен позднего социализма, то ли раннего капитализма… какая разница! И то и другое безопасно для тебя. Не надо в связи с этим куда-то срочно звонить и ехать, как ты уже привык, и уже не можешь остановиться… а вот, оказывается, могу!
Конечно, и тут есть элементы беспокойства – больная душа их везде найдет. Специально не обращал на это внимание, умиротворенно отдыхал взглядом на старине… старина успокаивает. Конечно, и там было беспокойно – но зато спокойно смотреть теперь: столетия все умиротворяют. Чуть ближе – и уже беспокойней. Совсем близко – и совсем беспокойно. Хотя бы вот это размалеванное сказочное царство – избушки, лебедушки, резные скамеюшки под старину, на одной из которых я сейчас воровато и сижу. Детский городок эпохи современного купечества, которое и в показной своей заботе о детях демонстрирует такие же безвкусицу и размах, как и во всем прочем! В этой эпохе я, увы, гость – как по благосостоянию, так и по возрасту. И первый же барственно появившийся тут двухлетний господин с совочком «сдует» меня отсюда – эта роскошь его, а я пользуюсь ею не по праву, пока не видит никто.
Так воспользуемся же этой украденной роскошью, минутой покоя и тишины, попробуем хоть относительно трезво разобраться во всем… или хотя бы в одном. И опять не обойтись без этого тяжеленького телефончика, вестника радостей и бед… в основном второго. Но это последнее и единственное доказательство того, что ты еще как-то связан с жизнью и кому-то еще нужен в ней. Подул ветерок, и листья заструились. Может, это последняя божья благодать, последняя поддержка (во всяком случае, на этот день), последняя подсказка: «Держись! Соберись и сделай что должно. Развалишься – будет тебя потом не собрать. Поэтому не разваливайся, будь внутри своей оболочки!»
Так. Глянул в «звериный оскал» телефончика. Первый неизбежный звонок жене: что она успела там надурить за это время? Строго по часам время небольшое, но при ее талантах… Нет, этот звонок отнимет все силы. А они мне понадобятся при «штурме Москвы» и надо распределить их умело. Штурмуем не впервой! Правда, раньше, когда мама была жива, можно было передохнуть у нее, а не маяться пять часов на асфальте между двумя визитами в редакции, но, увы… Пошлем жене эсэмэску – бодрое сообщение из трех слов: «Тружусь, буду, целую». И хватит. Но аппаратик упрям и зол. Вдруг выскочило: «Недостаточно памяти для создания sms». У кого недостаточно – у меня или у него? Впрочем, и ладно. Одна гора с плеч. Теперь другая гора, с которой я согбенно сюда притащился. Продам? Еще полтора часа до визита в редакцию. Конечно, я послал им туда по электронной почте. Материальчик, конечно, специфический. Но другого, увы, сейчас нет. И надо перечитать, чтобы быть на коне, чтобы выучить заранее, как улыбаться и что говорить в случае отказа – рохлей не быть!
Тертый калач
Слуги государства должны быть любезны и безлики и не должны своим чрезмерным своеобразием сбивать с толку население – но именно этим они почему-то увлечены. Закон еле-еле проглядывает в их затейливом поведении – если проглядывает вообще. О том, чтобы как-то соответствовать месту, на которое их служить поставили, и речи нет. Вот еще чего! Самые роскошные дамы, надменные, громогласные, увлеченно обсуждающие, не взирая на скорбную очередь, последние сплетни и моды, служат почему-то именно в местах скорби. И плевать на скорбящих! И что у тех к печали об ушедших в иной мир добавляется еще отчаяние от безнадежности этого мира, – ничуть не смущает этих «слуг». Их жизнь им важней, чем чья-то смерть, и попробуй только сделать им замечание!
Да. Стояние в очереди способствует размышлениям о жизни… особенно – в очереди такой. Горе еще можно как-то перенести, но когда к нему добавляются внешние неприятности… уже становится непонятно: это еще за что?
– Садитесь! Сколько можно повторять? К вам обращаются! Вы, вы! Да!
Сподобился.
– Так, справку о смерти вашей дочери вы принесли?
Нелегко слышать вместе эти слова!
– Да. Я вам уже ее показывал.
– Я не обязана всех тут запоминать!
А что, интересно, она тут обязана?
– Вот, пожалуйста.
– Так, ничего не выйдет.
– Почему? – произнес я уже вполне терпеливо. Не впервой тут!
– Нужна справка о смерти вашего отца. Ведь вы к его урне подхораниваете?
Мог ли представить я на заре своей удалой и веселой жизни, что буду сладострастно собирать, перелистывать справки о смерти своих самых близких людей? Но наконец-то собрал все необходимое. И облегченно вздохнул.
– Вот, пожалуйста, – с прохладным шелестом выложил документ.
Забыла, дура, что уже говорила это мне! Испытал если не ликование, то торжество. Не дай бог в начале жизни увидеть – чему будешь радоваться в конце. С тайным восторгом увидал досаду на лице принимающей. Знать бы в начале, какие восторги ждут тебя в конце, – отказался бы жить! Глянула на часики: с этими не успеешь записаться в спа-салон.
– Так, – проговорила она нетерпеливо, уже привстав, – подхоронение невозможно.
– Почему?
– Нужен документ, подтверждающий родство покойной с уже захороненным тут.
Мог ли я поверить, что вынесу это слово рядом со словом «дочь»?
– Но ведь фамилия же одна!
– Это не доказательство. Мало ли однофамильцев?
«И вообще, – говорил надменный ее взгляд, – что это за фамилия – Попов? Как собак вас нерезаных! Была бы, скажем…»
Взгляд ее явно улетал в грезы гламурной жизни… но не на такого напала!
– Вот.
– Что вот?
– Справка о ее рождении.
Что может быть тяжелей – справка о рождении и справка о смерти дочери в одной папке?.. И это вынес!
– Принесли? – проговорила она недовольно.
Я тертый калач!
– Но вы же сказали в прошлый раз, – произнес я с торжествующей вежливостью, – чтобы я принес справку о ее рождении… документ, удостоверяющий, так сказать, ее родство с захороненным здесь. Вот он.
И это я выговорил. Не помнит, дура, что говорила вчера! Я откинулся с торжеством… Хорошее я нашел место для торжества!
Она снова села за стол, – есть же такие бестактные посетители! – зашелестела бумагами… Недолго длилось мое торжество.