Александра Константиновна молча подняла тарелку, одним пальцем отодвинула ворот нарядной кофточки Виты и опрокинула туда манку. Большая часть липкой субстанции потекла поверх одежды, но кое-что просочилось и под неё. Вита открыла рот, но не заплакала, в её глазах плескалось такое искреннее недоумение, что Нелька не стерпела и вскочила. Схватила свою тарелку и перевернула на блузку воспитательницы. Остывшая каша на секунду прилипла однородным блином и сползла на юбку, будто большая улитка, оставив склизкую дорожку.
За себя Нелька не смогла постоять, проглотила обиду, но позволила гневу вырасти до огненного шара, который взорвался мгновенно из-за девочки, что даже не была её подругой.
Александра Константиновна никогда не била детей по лицу, но в этот раз не сдержалась. Звонкая пощёчина отбросила Нельку назад, она налетела на стул, но не упала. Женщина тут же испугалась своей вспышки, схватила Нелли за руку и потащила в туалет.
Захлопнув дверь, схватила с вешалки первое попавшееся полотенце, смочила под струёй холодной воды и приложила к щеке Нелли.
Нелли молчала, в ушах всё ещёзвенело от удара, пол-лица пульсировало болью, но слёз не было. Александра Константиновна, отпустила полотенце, присмотрелась к чётко выделяющейся пятерне на светлой тонкой коже с веснушками.
— Ты же понимаешь, что ты поступила плохо, гадко, у меня не было выбора. Я должна была тебя наказать.
Нелли потрогала пальцем опухшую щеку, на ощупь она казалась горячей и воздушной, как зефир.
— Вы же то же самое сделали.
Воспитательница опустилась на одно колено, обхватила Нелли за плечи и впервые заглянула в глаза.
— Это совсем разное. Я вас воспитываю, чтобы вы выросли хорошими людьми. — Она придвинулась ещё ближе и неискренне улыбнулась. — Давай никому об этом не скажем. А то родители решат, что ты скверный ребёнок и будут меньше тебя любить.
Нелли высвободилась из цепких объятий и снова приложила к щеке полотенце. Её всё ещё мелко потряхивало, выплеснувшаяся злость осела на коже колкой пыльцой и зудела.
— Хорошо, — нехотя согласилась она.
Вечером, когда родители стали забирать детей, Нелли расположилась рядом со шкафчиком Виталины в ожидании её мамы. Громогласную Жанну Эдуардовну боялось большинство детей и, наверное, не меньшее количество взрослых. Женщина-трансформатор беспрестанно вырабатывала шум, активность и суету, разговаривала, будто обращалась со сцены к полному залу, пахла крепкими сигаретами и носила мужские ботинки с жёсткими как проволока шнурками.
Нелька робела при виде этой большой женщины, вот и в этот раз потеряла дар речи. Жанна Эдуардовна хлопнула дверцей с грибком, так что зашаталась вся линия шкафчиков. Увидев Нелли, она покровительственно потрепала её по плечу.
— Ты чего трясешься, куцый хвост?
— Витка не переворачивала на себя манку.
— Чего? Да говори ты громче, что за писк кошеня? — Она села на банкетку, скрипнувшую под её могучим телом. — Какую манку?
— Ведьма засыпала ей манку за шиворот, — назвав воспитательницу кличкой Нелли растерялась. Это вышло случайно. Но именно это привлекло внимание Жанны Эдуардовны.
Она нахмурилась.
— Воспиталка ей кашу за шиворот вывернула?
Нелли кивнула.
— Да.
— И небось не впервые?
— Не впервые.
— А моська твоя великолепная тоже её рук дело?
Нелли неосознанно коснулась пальцами скулы и снова кивнула, а потом оглянулась на двери в группу.
Жанна Эдуардовна поймала этот затравленный взгляд и, не тушуясь, выразилась несколькими непечатными словами, закончив эмоциональную фразу вполне невинным на фоне мата существительным.
— …тварина. Ох я ей, скотине, кудри сейчас распрямлю.
Нелли интуитивно выбрала в защитницы простодушную и деятельную Жанну Эдуардовну. Как знала, что та не оставит безнаказанными методы воспитания Александры Константиновны. А дальше всё завертелось, закружилось, наслоилось снежным комом. Дети принялись рассказывать, как воспитательница била их по рукам, как лупила мокрым полотенцем, угрожала и запугивала. На фоне этих откровений манка за шиворотом и кляп в тихий час выглядели почти безобидной забавой. Александру Константиновну уволили со скандалом, куда она уехала и получила ли она наказание за садистские наклонности, детям не рассказали. Некоторые из её «любимчиков» ещё несколько месяцев писались в постель и просыпались в слезах от кошмаров.
Нелька навсегда запомнила это кисло-горькое чувство беспомощности и унижения, на Жанну Эдуардовну смотрела как на героя, если бы та носила трусы поверх колготок, то сравнялась бы в крутости с суперменом.