Какое-то время я не решался разгибаться, а лишь увлечённо разглядывал бетонные полы усыпанные пятнами крови. Капли были свежие и старые. Некоторые внушительные, похожие на огромные кляксы.
Типичная комната расправы над цыплятами…
Клешни главаря вцепились в мои робу. За секунду, наши глаза оказались на одном уровне. По лицу скатился тёплый ручеёк из разбитой брови.
— Ещё? — спросил он. — Я могу лупить тебя, хоть до морковкиного заговенья, — хищная улыбка разрезала лицо.
Я устало замотал головой…
Проклятье, он портил мое лицо.
Бугай удовлетворенно потёр ладони.
— Ты своё на свободе оттрахал, шахтёр? — сказал он. — А с нами не поделился. Не порядок.
Развернув меня лицом к стенке, он похлопал меня по голове.
— Теперь ты узнаешь, как это, когда натягивают тебя.
Мои разбитые губы расплылись в улыбке, но это знал только я.
— Не надо… не надо…
Толпа заскулила, передразнивая меня. А бугай продолжал:
— Ты меня не бойся. Я добрый. И… нежный.
— Не надо…
— Сам штаны снимешь или помочь?
Вот он — мой шанс ответить.
— Я сам, — мои руки потянулись в карман.
— Молодец, — насмешливо похвалил он. — Твоя девчонка тоже была такой же послушной? Покажешь, что ты делал с ней?
— Что я сделал с тобой?
Её шифоновая юбка мокрая от крови, а может быть от слез. Руки по локоть в грязи, опухшие губы слегка приоткрыты, волосы растрёпанный, глаза закрыты, ресницы дрожат, слышно слабое дыхание…она жива.
— Вася… что я с тобой сделал?
— Ну, давай же, — послышался нетерпеливый голос за спиной. — Поторапливайся.
— Сейчас-сейчас…
Нащупав в кармане вилку, которую виртуозно стащил, я развернулся к бугаю.
Один хороший удар по крепким икрам и вот он уже сидит на коленях, а мои пальцы сжимают его волосы. Я подставил к горлу вилку заточенной стороной.
— Эй, парень, ты чего? — от былой смелости не осталось ни следа.
— Ты ведь хочешь знать, что я сделал с ней?
Все семеро козлят замерли. Подойти ко мне, когда в моих руках их мамочка, они не решались.
— Пусти его, — вступился кто-то из толпы.
— Не-а, — усмехнулся я. — Представление только начинается. Я могу показывать то, что сделал с ней, хоть до морковкиного заговенья.
Когда Бугаю вернулись его же слова, он начал брыкаться.
— Тихо, тихо, милая, — острый конец вилки воткнулся в его шею, и цыплёнок замер. — Молодец. Послушная девочка.
Черт. Я снова это чувствовал. Все было, как тогда с Васей. Мое тело наполнялось какой-то дьявольской силой, и мне нравилось ей упиваться. Я не мог насытиться. Мне хотелось больше. Будто когда чья-то жизнь в моих руках, у меня повышается тонус…
— Странно, — я разочарованно поджал губы, — моя девочка пронзительно кричала, а ты почему-то молчишь. Не порядок, — на этих словах, я засадил импровизированное орудие на полсантиметра в мягкие ткани.
И, воу-ля, он уже кричит, как годовалый младенец.
— Перестань, — взмолился парень. — Остановись.
Я равнодушно замотал головой.
— Нет-нет. Она просила не так. Она говорила: «Не надо, Ваня…не надо». Давай, попробуй, у тебя получиться.
Он тяжело сглотнул.
— Не надо, Ваня, — проговорил он.
— Неубедительно. Попробуй ещё раз.
— Не надо, Ваня! — крикнул он и стыдливо опустил голову. — Не надо!
Дело сделано. Их мнимая решительность размазана по моей подошве.
— Умница, дочка, — я отпустил его голову и дал хорошего пенка. Летящего бугая встретили товарищи. Рукой он зажал рану на шее. Теперь он походил на мокрую крысу, которой отрубили хвост.
— Ну, — гаркнул я и направил вилку на толпу, — кто ещё хочет знать, что я сделал с ней? Ну, давайте! Кто следующий?
Недолго думая, парни начали расходиться. Шоу закончилось. А жаль, я только завелся.
Смутно помню, как я оказался в камере. Но отчетливо помню удары дубинок, которые продолжались около десяти минут. Большие дяди в форме решили воспитать непослушного мальчика.
Ха, вы опоздали, парни. Лет так на десять.
Меня они ничуть не напугали. Я очень давно перестал чувствовать боль. Я вообще перестал что-либо чувствовать. Меня больше волнует то, что мне придётся пролежать на шконке около недели — голову раздуло, как воздушный шарик. Я даже не пойму, какое сейчас время суток. Перед глазами темнота…но всему виной распухшие веки. Зато, есть время подумать.
Сегодня агрессия снова наполнила меня, хотя я думал, что с яростью покончено. По всей видимости, мой внутренний Зверь не погиб, а притаился засранец и ждёт нужного момента, чтобы вырваться наружу. Я помню, как завёл его. Это было много лет назад, когда по трагичной случайности, мне пришлось отбывать срок за убийство. Тогда этот лохматый зверёк попросился на ручки и я не смог отказать этому малышу. Мы быстро подружились. Он помогал мне справляться с однокамерниками, которые хотели нам навредить. Зверь накидывался на них и рвал в клочья. Наедался и калачиком спал у меня на груди. Я рос и он рос вместе со мной, пока не превратился в кровожадное животное. Необузданное и безжалостное. Вот тогда-то я потерял над ним контроль. Он вылезал наружу произвольно и делал грязные вещи.