Она простила, а я? Это тихое «Да» слышится мне до сих пор. Единственный судья своим поступкам – я сам. Этот судья помнит все и не прощает ничего. Да, я хотел бы прожить жизнь, не совершая поступков, за которые потом, сколько живешь, отвечаешь перед своей совестью. Но так и не сумел. Должно быть, не очень старался.
Глава 4
Я почти каждый день встречался с Ли.
Мы знакомы меньше месяца, а у меня было ощущение, будто я знал ее всю жизнь. Она была немного старше меня, ей уже исполнилось девятнадцать. Она нигде не работала и не училась. Станицы ее обтерханного зеленого паспорта пестрели штампами с отметками о принятии и увольнении с работы. Она постоянно его носила в своей шикарной сумочке на золотой цепочке. Ли утверждала, что эта стеганая черной сумка французская, фирмы Шанель и стоит она бешеных денег, подарок ее подруги. Я ей верил, хотя знал об этой фирме лишь понаслышке.
Когда ей становилось скучно, она листала свой паспорт, читая названия предприятий и учреждений, где ей пришлось работать, со смехом вспоминая своих замотанных жизнью сослуживцев и как на подбор, самодовольных начальников, пытавшихся перековать ее неуемную натуру. Дольше всего (целых двадцать дней) она проработала, торгуя мороженым. Это был ее «трудовой рекорд». Она поставила его благодаря тому, что в летнюю жару объелась мороженым, заболела ангиной и половину рабочих дней провела на больничном.
– Не люблю сидеть на цепи. Что за жизнь на приколе? – ответила она на мой вопрос, почему не подыщет себе работу по душе.
– Нет на свете такой работы. Ученые давно бьются над этой проблемой века , но пока ничего для меня не изобрели, – смеялась Ли. – Не по мне это бегать по кругу, как белка в колесе: дом – работа, работа – дом, сбиваюсь с курса.
У нее совершенно отсутствовало чувство ответственности, ее безответственность была возведена в абсолют. Вначале у меня сложилось впечатление, что Ли, просто, поверхностный человек. Вместе с тем, она была преисполнена собственного достоинства и независимости ото всех и вся. Превыше всего она ценила свободу и этим напоминала мне вольных птиц, тех, что не живут в неволе.
– Жизнь коротка, я хочу сделать ее интереснее: выше и шире. Хотя это и тяжело для понимания, – как-то в разговоре сказала мне Ли.
Она жила исключительно сегодняшним днем. На мой вопрос о ее планах на будущее, она ответила:
– Прошлое, прошло, а будущее не наступило. Есть только сегодня, и не надо ждать завтра, его можно не дождаться. Моя жизнь, это все что у меня есть, и для меня нет другого времени, кроме настоящего, лучший мой день – сегодня. Я живу и наслаждаюсь жизнью здесь и сейчас, и пусть будет, что будет!
Ее слова мне напомнили Алису Льюиса Кэрролла, которая сказала: «Завтра никогда не бывает сегодня». Спустя десятки лет многоумные психологи придумали название для бесполезного ожидания лучшей жизни: «синдром отложенной жизни». Какое от него лекарство? Рецепт простой: «Живи сейчас, ‒ завтра может быть поздно».
Ли умела радоваться жизни, и каждый прожитый день принимала, как подарок судьбы, жила так, будто всего один день ей и остался. Carpe diem[9], ‒ чем ни жизненный принцип. Мне казалось, что так и надо жить, и я поздравлял себя с тем, что впервые в жизни встретил счастливого человека. Ведь способность быть счастливым зависит от тебя самого.
Быть может, в умении довольствоваться малым: радоваться тому, что имеешь, и не огорчаться от того, что чего-то не имеешь, ‒ в этом и есть секрет счастья? Да, но живя одним днем, можно не увидеть завтра. Жить ожиданиями, глупо, но без мечты о будущем, теряется интерес к настоящему. Однако все эти сомнения пришли ко мне позже. Потом.
Ли с первого взгляда привлекала внимание и располагала к себе, в ней было нечто неуловимое, но узнаваемое, которое воспринималось, как чувство умиротворения и счастья. Да, именно так, от нее исходила лучезарная аура счастья. Ее школьная учительница однажды сказала, что в ней есть joie de vivre[10]. Точней не скажешь.
В ней было то, чего так не хватало мне. Ли несла в себе радость жизни, и любила жизнь во всех ее проявлениях. Я считал, что на долю Ли никогда не выпадали огорчения, что она не страдала от несправедливости, внутренних противоречий и терзаний. Казалось, эти, ржавчиной разъедающие нас переживания, никогда не посещают ее. Ее приветливый взгляд всегда светился добротой, сердечная доброжелательность исходила от ее лица, от всего ее облика. Кроткое отношение к житейским невзгодам ‒ верный признак духовного богатства.