Вспомнил о силуэте, и обрушилась на пол посуда. Не в его комнате, а на кухне. Сердце ёкнуло, но художник, не мешкая, спустился вниз и застыл в проходе, боясь пошевелиться.
Силуэт стоял в центре комнаты и ловил взгляд художника. Он впервые явился днём. Глаза ярко выражались на фоне темноты, но, в целом, эмоций не разобрать. Он был похож на любую, человеческую тень, но чернотою не сравнится ни с одной из своих сестёр.
–Зачем ты это делаешь? Ты меня прогоняешь? – спросил Арлстау, а сам дрожал от страха, не зная, чего ждать.
Ему показалось, что силуэт намеренно обрушил посуду, чтобы изгнать его из дома. Иного объяснения его действиям не находил.
–Это твой дар? Он принадлежит тебе? – внезапно осенило художника, но силуэт был безмолвен, у него не было рта.
Арлстау, как обычно, не стал терпеть молчания, повернулся к нему спиной и собирался вернуться в свою комнату.
–Нарисуй мою душу! – словно сотни объединённых вместе голосов ответили ему в голове, заставив замереть на месте, и лишь один голос ответил: «Не рисуй!».
Оглянулся – лишь гора разбитой посуды. Силуэт исчез, оставив ощущение, что он больше никогда не побеспокоит – всё, что нужно, сказал; всё, что нужно разбить, он не склеит.
«Стоит ли, слушать его? Что будет, если я послушаю и нарисую его душу? Неужели, мне и правда дано покинуть свой дом и стараться в него не вернуться? Уйти из дома я могу, но бежать из него не готов!».
Домыслы атаковали, а душа несколько часов выпрашивала действий, убеждая, что они важны.
Стоило звёздам занять свои места на небе, как кисть оказалась стиснутой в зубах.
«С чего бы начать?» – размышлял художник, стоя на коленях. – «Кто этот силуэт и где эпицентр его души, где её дно? Чем его душа заканчивается?». Не всегда на дне души самое горькое, но здесь было горько, потому избежал её дна.
Зачем-то посолил воду и отнёсся к этому действию, как к шикарной идее, хоть это и не так. Затем доверился инстинктам, а не фантазии, решив немедленно начать.
Кисть чуть не сломала зубы, как только он поднёс её к полотну. Боль была сложной – он представлял, что слепой стоматолог рвёт ему зубы один за другим и никак не может найти тот, на который жаловался пациент.
«Вот так дар мне достался!» – успел подумать художник.
Отступил лишь на миг, навсегда он не думал сдаваться.
Боль это не повод. Так бы он мог каждый раз отказываться от любви, ссылаясь на такие поводы, но он ведь не делал так, боролся до конца.
Вновь прислонил, стерпел, и закружилась кисть по полотну. Восторг не ощутить, да и продержаться долго так и не сумел. Сдался – также, как и с луной. Но, рано или поздно, успеет себя оправдать.
Упал на пол и потерял сознание. Глаза мокрые не от слёз, одежда влажна не от пота. На полотне лишь кусочек души силуэта, а мастер испытал столько боли, сколько не видел, даже глазами. Потеря рук не стояла рядом, несчастная любовь стояла в стороне.
«Что же ты такое?», – спросил себя художник, очнувшись где-то через час. Отказался от мысли, что он и есть силуэт, но других мыслей и не нашёл.
Поднял глаза, чтобы взглянуть, что получилось. Повисла тишина, настолько сильная, что чувствовались вибрации между художником и полотном. Между ними, словно, только что, возникало соревнование. «Только вот, кто против кого?» – и это не единственный вопрос войны…
На полотне не было и намёка на светлое сияние, как было с предыдущими душами – на нём изображён меч, от рукояти до острия цвета сажи.
Не было бы напряжения между художником и полотном, если бы не одно «но».
Дело в том, что Арлстау, потеряв руки, сделал себе первую в жизни татуировку и, сразу же, пожертвовал половиной спины. Общая картина: руки вынимают меч из ножен, находясь в начале своего пути.
Ножны броского, чёрного цвета; выглянувший из ножен кусочек стали тоже был семейства тёмных; рукоять и руки не имели цветов – просто, были нарисованы красиво…
–Почему решился на это?
–Искушение.
На полотне форма меча была той же, что прилип к спине художника. Этот факт вернул в реальность, привёл обратно к его прежнему опасению, что силуэт – это он.
Протянул искусственные пальцы к полотну и так захотелось дотронуться, но пальцы, словно провалились в темноту меча.
Художник вскочил на ноги и с опасением взглянул на меч. Подошёл к полотну и погрузил в него руку. Рука вошла по локоть, но ничего не нащупала, ничего не ощутила, а затем её кто-то схватил…
-–
История Данучи: фрагмент первый.
Дорога не бывает бесконечной…
Сначала падал в обрыв, но не долго – ничего не видел, кроме звёзд!