Его душа – обыкновенный круг, и в ней нет выхода, но это не оправдывает.
Затем усатый дядя доказывал сам себе, что в этом году точно придёт конец света. Ну как доказывал – художник ведь отвечал ему только мысленно. «Ты серьёзно? Подумай сам! Вам ведь внушили эту жизнь с мыслью, что скоро конец. Без этой мысли ваша жизнь была бы иной!», – думал про себя художник, но ответил тому:
–Ты не в себе! Живёшь чужую жизнь, несёшь чужую чушь!
Художник засмеялся, увидев выражение лица водителя, а тот уже собирался остановить машину и выставить нахального попутчика. Однако, Арлстау вовремя вытащил из баула пачку денег, открыл бардачок и положил в него волшебную бумагу.
Таких деньжат рука водителя ни разу не сжимала! Нога вернулась к педали газа, и художник со спокойной душой продолжил смеяться.
«Как ребёнок!» – укорил он себя чуть позже и досказал водителю свой ответ:
–Не верю я в это, а вас всех, верящих в особенные года, тайные организации и концы света, считаю сумасшедшими! Вот и всё! Никто не в праве судить меня за мнение – оно ведь часть меня!
Водитель уже не слушал. Не то, что было всё равно, но он уже летал в своих облаках – думал, что подарит дочке, во что оденет жену, а себя уже видел на морях и в барах, с моделями в руках.
С последней фантазией переборщил он, согласен.
–Время покажет, – буркнул чуть позже водитель и решил довезти художника до самих деревьев, хотя мог бы оставить в багряной роще.
Затем долгие минуты молчания, пребывания в дорожных мыслях. До леса ехать сто с лишнем километров и, на удивление Арлстау, за всё это время водитель ни разу не раскрыл рта. Видимо, смирился.
Бывают такие люди – они, вроде бы, добрые, хорошие, но говорить с ними ни о чём не хочется, не интересно и всё. Умел художник обманывать себя, но чаще не желал себе этого, и многословность дарил единицам. Не любил он говорить с теми, кто мало понимает его порядок мыслей, лишь твердя о сумбурности. Взять, даже своих близких – был скрытен с ними и ничего не рассказывал, и они ни раз его этим потакали, но его не изменить и не поменять сущность. Кровное родство не в ответе за понимание. Два брата и две сестры – и все разные, и все говорят на разных языках, хоть и звучание этого языка, казалось бы, похожее…
Дорога уже давно была окутана высокими деревьями, холмистой местностью и оставалось лишь дождаться момента, когда водитель ударит по тормозам. В окно уже можно было увидеть два дерева, что коснулись небес, но художник намеренно прятал взгляд, чтобы не лишать своё будущее удовольствие некоторых красок.
Лицо водителя вновь вернулось в прежнее, недовольное состояние. Лишь выходя из машины, художник исправил недовольство каждой чёрточки лица водителя, сунув тому вторую пачку денег. Благо, падающее с небес, хоть и не живёт долго, но всегда вызывает искреннюю радость, даже на лице.
–Ограбил что ли кого?
–Нет, сам заработал.
–Тогда, тем более, не понимаю.
–Ладно, счастливо, непонимающий…
Попрощался и хлопнул дверью громче, чем нужно, но теперь это было простительно.
До деревьев сто пятьдесят шагов, десяток мыслей, два события, а людей столько, словно в километрах от них находятся. Слишком мало для первого чуда света, даже несмотря на то, что в их время можно посчитать в уме, сколько осталось путешественников и среди них не было верующих в конец света. В основном, все сидят в своих норках и ждут, когда настанет их персональный конец.
Взглянул на деревья снизу-вверх и сразу же спустился с неба синего на землю. Макушка у двух деревьев одна на двоих – она густа и широка, и, будто бы пытается зацепиться за небо и проникнуть в него.
«Вот, что, действительно, велико и готово ни на одну вечность, а я, всего лишь, человек!», – подумал он и шагнул на встречу к первому чуду света…
***
Недалёкое прошлое…
Кому понять переживания Леро? Наверное, никому – никто ведь не знает, что она увидела в своей душе, когда художник раскрыл ей и свою душу тоже. Разделить это знание не с кем. Никто и не поверит, кроме художника, «Но ему ничего не сказала, убежала, как маленький трус!». Он то точно поверил бы.
Что он сам видел в её нарисованной душе, она не знала – ноги, убежав, не позволили ей спросить и об этом, а потом весь день, вечер и бессонную ночь они не решались вернуться, лишь изучали каждый уголочек своей комнаты.
Сначала увидела себя такой, какой она и есть, какой себя и представляла глазами дорогих людей – что, чистая она, и лист её не перепачкан; что смотрит правильно на мир, не искажённо; что правит в ней добро и не дано ступить ей в темноту. Ей это понравилось, даже очень и дало ответы на многие сокрытые вопросы, которых сама себе не задавала, и мысли в этом не пытались ей помочь.