Не видя иного выбора, он лишь кивнул и побежал в переулок. Как ни странно, дождь не смыл, а только усилил смрад мочи и мусора. К нему были обращены два окна первого этажа; он не знал, какое из них принадлежит квартире Кастельяноса – а может, оба. И надеялся, что сможет определить, когда Монтойя войдет.
И все еще прикидывал, как лучше залезть в окно, когда услышал изнутри грохот. Монтойя пытался выбить дверь то ли ногой, то ли плечом. Судя по звуку, это ему не очень-то удалось.
В окне справа от Агилара вспыхнул свет. Он увидел, как мужчина в майке и семейных трусах встал, схватил то ли винтовку, то ли дробовик и распахнул дверь спальни.
Мысли Агилара понеслись стрелой. Если он убьет Монтойю, что тогда? Не прикажет ли Эскобар убить и Агилара за провал? Допустить этого нельзя.
Он выстрелил в окно. Стекло разлетелось, осколки посыпались в комнату, несколько звякнуло в переулке.
Человек внутри развернулся и бросился к окну, вскидывая винтовку к плечу. Агилар не хотел убивать его, но…
Потом Монтойя выломал дверь у него за спиной и ворвался в квартиру.
– Бросай! – гаркнул он. – Полиция!
Мужчина замешкался. Поглядев на улицу, увидел Агилара, нацелившего на него пистолет. Развернулся – на него напирал Монтойя. И выронил ружье.
– Не стреляйте! Я не буду сопротивляться!
Подойдя в упор, Монтойя навис над ним, нацелив пистолет ему в голову.
– Хорошо, – и встретился взглядом с Агиларом. – Залезай сюда.
Агилар поглядел на окно на высоте груди, обрамленное осколками стекла. Да ни за что он здесь не полезет.
– В жопу, – буркнул он. – Зайду с той стороны.
Кастельяносу было лет около тридцати пяти. У него была густая копна темных волос, тонкие усики, стройное телосложение, но с круглым животиком, и мягкие руки офисного работника. В квартире не было ровным счетом никаких личных вещей. Вероятно, она сдается с мебелью понедельно или помесячно. Он просто решил здесь лечь на дно, а не жить. Рядом с кроватью стояла переполненная пепельница, и в комнате разило застоявшимся табачным перегаром.
Он был перепуган, и отнюдь не без причины. Слезы бежали у него по щекам, а в ноздрях пузырились сопли.
– Хорош нюни пускать, – проворчал Монтойя. – Мы не сделаем тебе больно. Ты нам нужен целехонький.
– Вы здесь не затем, чтобы меня убить?
– Мертвый ты никому не нужен. Ты задолжал деньги очень важному человеку. Он просто хочет, чтобы их заплатили.
– Я ему говорил, что у меня их нет! Я пытался их раздобыть. Обращался к кому только мог. Никто не хочет мне помочь.
– Значит, тебе нужны друзья получше, – заметил Монтойя. – Но мы достаточно скоро узнаем, кто тебе настоящий друг. – Подойдя к кровати с двумя подушками, он вытряхнул их из наволочек. – Возьми его ремень.
Агилар оглядел комнату. Через дырки для глаз видно было плохо, но он углядел скомканную пару брюк в углу с продетым в шлевки ремнем. Выдернул его. Монтойя замотал голову дрожащей жертвы в обе наволочки.
– Затяни петлей у него на шее, – распорядился он. – Не слишком туго. Мы хотим не удушить его, а только не давать видеть.
– Можно мне одеться? – шмыгая носом, поинтересовался Кастельянос.
– Одеться сможешь после, – отрезал Монтойя. – Надо идти.
Туго затянув ремень вокруг шеи, Агилар застегнул его пряжкой.
– А руки как? – спросил он.
– Он не станет ничего предпринимать, – уверенно заявил Монтойя. – Потому что тогда нам придется его убить, а он этого не хочет.
– Вы правы, – отозвался Кастельянос. – Я не стану ничего пытаться. Только не причиняйте мне вреда, пожалуйста.
– Только если ты нас вынудишь, – заверил Монтойя. – Пошли, пора двигать.
Они вывели его из квартиры на тротуар. Из окна выглянула женщина, и Агилар размахивал пистолетом в ее направлении, пока она не отпрянула, плотно задернув шторы. В «Рено» Монтойя заставил Кастельяноса лечь сзади на пол.
– Мой друг будет следить за тобой, – предупредил он. – Хоть шелохнешься, и он всадит тебе пулю в башку.
– Клянусь, – пролепетал тот между всхлипываниями, – вам незачем обо мне беспокоиться.
На сей раз Агилару было еще труднее пережить головоломную езду Монтойи, потому что он сидел, полуразвернувшись на сиденье назад и нацелив пистолет более-менее в сторону головы Кастельяноса. Пожалуй, утруждаться и не требовалось; тот скорчился на полу калачиком – колени и голова снизу, спиной кверху – и раскачивался взад-вперед, будто ребенок, пытающийся уснуть. Агилар предполагал, что человек, достаточно дерзкий, чтобы задолжать Пабло Эскобару, а после отказаться платить этот долг, будет более не робкого десятка. Кастельянос же, напротив, казался на грани полного срыва.