- Это Маха. Она со старшаками куролесит. Не наша тема…
В глазах Принца мелькнул недобрый огонек, на кураже он захотел крутануться, чтобы поднять авторитет среди своих.
- Со старшаками… А спорнем с тобой, что я ее щас сделаю, и на старшаков ее болт положу.
- Спорнем… - произнес Глинный - а на чо спорнем то…
Решать надо было быстро.
- Ты обломаешься - футболку свою мне отдашь. Я обломаюсь - тебе рубашку свою скину. Забились?
- Забились.
Две руки встретились в рукопожатии.
- Питон, разбей.
Длинный пацан рубанул по сведенным в рукопожатии рукам ребром ладони - знак того что забились.
- Я пошел…
Разболтанной, блатной походкой, Принц направился к девчонке, братва жадно не упуская ни единой подробности следила. Скверик считался поганым местом, и ходить по нему ночью не стоило. Могли ограбить, убить, изнасиловать. Ходить можно было только за тем, за кем сила. Например Шмель - бывший барыга и нынешний центровой князь, за которым большие дела и который с чехами в близких. Встанешь Шмелю поперек дороги - он запросто подпишет пару движков, которые за несколько доз на халяву тебе жало в бок засунут. Им-то по барабану, что жить, что подыхать. А вот кому не по барабану - те поостеречься должны и на кусок Шмеля пасть свою не раскрывать.
Но это одни расклады. А другие - если Принц и в самом деле от московских работает - значит, сила за ним. И если он желает унизить Шмеля, выдернув из-под него подстилку - его право. И его проблемы - но это потом, а пока…
Разболтанной, "блатной" походкой Саня подрулил к девчонке.
- Привет, принцесса…
Девушка не ответила - она даже не ускорила шаг. Просто шла, как идет. Принца это разозлило…
- Постой… - он придержал ее за плечо, повернул ее к себе - разговор есть…
И замолчал. То, что он увидел в ее глазах, желание продолжать разговор отбило напрочь. За всю жизнь он не видел такого…
- Ну… Ладно… - он отпустил плечо - иди…
Где-то в деревьях захохотали, истерично, глумливо, но его это сейчас заботило меньше всего. Он никогда не видел у живого человека такого выражения глаз. Никогда…
Совершенно другой, какой-то шаркающей походкой, он направился обратно к скамейке, на которой его дожидались пацаны.
- Ну чо, старшой…
Ни говоря ни слова он начал перекладывать всякую мелочь из карманов рубашки в карманы джинсов. Потом начал расстегивать пуговицы…
- Э, братан… Пошутили же… - неуклюже попробовал отбояриться Глинный
Принц бросил ему рубашку на колени.
- Один размер. Носи - огорчусь…
Глинный неловко забрал рубашку.
- Не парься… - пробурчал он смущенно и раздосадовано - говорю же, не наша тема.
- Конкретно. Кто она, чем занимается. Под кем ходит?
- Маха это. Она тут недалеко живет. Со старшими куролесит.
- С кем?
Пацаны переглянулись.
- Ты бы не влезал…
- Мое дело. С кем?
- Над тобой живет. Погоняют Шмелем.
- Кто он?
Пацаны снова переглянулись.
- Барыга это… Бывший. По крупнякам работает. Весь центр под ним, герыч расталкивает. Сам бывший барыга, а сейчас над всеми центровыми барыгами барыга. Он с чехами в близких туда лучше не соваться…
- Надо мной живет? - Принц вспомнил, как бабушка ругалась на какого то соседа сверху, что устроил в доме притон
- В том же доме. Тут такие разборки были…
- Подробнее.
- С прошлой осени закрутилось. У этой самой Махи на хате квартирант жил. Азербот с рынка. Мать ее потрахивал ну и работала она у него на рынке там… Так вот, там какая то разборка началась… короче потом этого азербота чехи в ж… вы…ли. И община азеровская утерлась, ничего не сделали, а азер этот из города свалил. Оно понятно, петухом то ходить…
- И чо с того?
- Ходили слухи, что этот азер не только мать потрахивал, но и… Он сам об этом на рынке трындел. А потом и его…
Принц сплюнул.
- Так она…
- Торчит она… - глухо сказал Глинный - и конкретно торчит. Шмель ее трахает, ну и… подкинет пару доз. Базар идет, что она ему в натуре по душе… Так что забыл бы ты про нее, старшой, вляпаешься ведь…
Саня Принц встал, потянулся. В одной легкой куртке без рубашки было… свежо, дневной жары уже не было, но он на это не обращал внимания.
- Мое дело.
* загрузить карман - дать взятку
Энск, 18 июня 20… г.
Писать про это сложно. Больно. И страшно. До ужаса страшно, потому что такого просто не должно быть. Не должно и все тут. А те, кто делают все, чтобы это было, те, кто убивает наших детей - должны висеть на ближайшем дереве в петле из проволоки. Только так и никак иначе.
Но это есть. Таких историй тысячи. И писать про них надо - потому что порождения ночи боятся света, а твари, что "торгуют счастьем" боятся правды. Боятся правдивого слова про них самих и про их жертв. И поэтому - слово должно быть сказано. Чего бы это не стоило.
Как Маха стала наркоманкой, стала торговать своим телом за дозу? Как это все могло произойти в пятнадцать лет с девчонкой, которая должна только и думать, что о первых воздыхателях, да о том в какой институт надо поступать? А вот так и произошло. Как это обычно происходит - так произошло и тут.
Маша была из хорошей, интеллигентной семьи, ее отец был профессором местной консерватории, а мать - главным бухгалтером завода. В семье стоял настоящий рояль, жили они в центре в хорошей квартире, родители окружали ее вниманием лаской и теплом, как могли. Устроили в школу - в хорошую школу, в одну из лучших школ города. Устроили в музыкальное училище - до того как началось она подавала надежды…
Беды начались, когда рухнула страна.
Когда рухнул Советский союз - работа профессора в консерватории из престижного постепенно превратилось в работу для лохов, лузеров, отстоя. Отец долго пытался устроиться - но, наверное, старого пса новым фокусам не обучишь. Он так и умер - год назад, бедный, жалкий и неустроенный, всеми покинутый и забытый. Он не мог найти понимания и поддержки даже у своей жены - наверное, поэтому и умер.
Мать работу свою тоже потеряла - но в отличие от отца устроиться в жизни смогла. Пошла работать на рынок, торговала сначала шмотьем, привозимым из Турции и Китая. Потеряла деньги в девяносто восьмом, пошла работать на других людей. Всю торговлю продуктами питания в этом городе держала азербайджанская община - они и наркотиками торговали, пока их чеченцы не вышибли с этого рынка. Вот так и стала их мать - продавцом, потом главным бухгалтером, только не на заводе, а у некоего Гасана как-то-там-Задэ, жирного, золотозубого, дурно пахнущего и плохо говорящего по-русски мужика в кожаной куртке, владельца десятка торговых точек. Заодно она стала и его подстилкой. "Русский биляд" - вот как это называется. Осуждаете? Дело ваше, только Библию не забывайте. Не судите да не судимы будете…
Знал ли отец? Да знал, конечно. Знал и молчал. Годами молчал, не смея ничего сказать. Так и умер с этим знанием.
Сразу после похорон Гасан переехал жить к ним - в конце концов, четырехкомнатная квартира в центре, не в самом престижном сейчас районе - но все равно в центре. Платить за съемную не надо. И "русский биляд" под боком.
Дальше рассказывать что случилось? Или сами догадаетесь? Вот-вот.
Это произошло на седьмой день, как "дядя Гасан" переехал к ним. Мать задержалась на работе - отчетность конец квартала. А дядя Гасан приехал домой. Приехал как всегда пьяный, веселый, шумный, пахнущий чесноком и какой-то дрянью, прошел на кухню, долго там возился. Потом подошел к ее двери.
- Открой!
Маша не открывала - у нее была своя комната и свой ключ, она считала дни до совершеннолетия. Жизнь сделала ее не по годам взрослой.
- Открой, да… Я тэбэ подарок купыл…
Дверь слетела с петель после третьего удара…
Она потом долго не могла спать. Закрывала глаза - и это приходило вновь. Вонючая тяжесть… боль… жадные, волосатые лапы, ощупывающие ее… Когда азербот ее трахал - он хрипел, пускал слюни и выплевывал одни и те же слова.