Я решил подойти к экипированному лучше всех ищущему, который сидел внутри святыни, посвящённой виндидному угрю. Он прихлёбывал из жестянки светлого пива.
«Привет», — сказал я, направляясь к нему и пытаясь удержать равновесие на чёрных голышах.
Он добродушно махнул и я, ободрённый, ступил под его нависающую святыню.
Вблизи он, кажется, не выказывал какого-либо болезненного вида, который можно было бы ожидать от человека, выбравшего умереть ряди любви. У него было открытое покрасневшее лицо, коренастое широкоплечее туловище и грубоватые мозолистые руки. Он носил корабельный костюм и серебряные браслеты с бирюзовыми шипами. У него было выражение флегматичной авторитетности. Я принял его за инженера или механика.
«Привет», — снова сказал я. «Меня зовут Хендер. Я художник, здесь, чтобы записать виды Крондиэма. Можно с вами поговорить?»
«Почему нет?» — ответил он, улыбаясь. «При условии, что наше общение закончиться до того, как поднимется полный прилив». Он указал на установленный на галечном берегу обелиск, на котором были отмечены кольца, показывающие стадии прилива; двадцать сантиметров водорослей и кроваво-красных морских уточек ещё были видны над яркой поверхностью Ока.
«Спасибо», — сказал я, но дальше я не вполне знал, как продолжить. Я отложил свой мольберт в сторону и уселся на крыльцо святыни, раздумывая, что я могу спросить у этого дружелюбного сумасшедшего.
«Итак», сказал он. «Я могу представиться. Я — Кёрм Деллант из Брон Сити на Трегаскисе. Знаете такой?»
Трегаскис — это горнодобывающий мир, суровый и неприятный, а Брон Сити — его промышленная столица. Я кивнул.
«Да? Ну, тогда выпейте со мной пива в память об этой подмышке пангалактических миров, которую я, по счастью, больше никогда не увижу». Он выудил жестянку из ящика со льдом и передал её мне.
Она был лишь слегка прохладна; очевидно, лёд уже растаял. Однако от физической нагрузки я испытывал жажду и с благодарностью её выпил.
Прежде, чем я успел сформулировать любезный способ представить своё любопытство, он снова заговорил. «Полагаю, вам интересно, что я здесь делаю?»
«Да, верно».
Он решительно посмотрел на меня. «Обычно туристы сюда не приходят; они не хотят видеть сильфид такими, какие они на самом деле. Вы уверены, что вы здесь не для того, чтобы потребовать себе сильфиду?»
«О, нет», — уверил я его. Должно быть я выглядел довольно шокированным его предложением, потому что он рассмеялся и расслабился.
«Хорошо, хорошо», — сказал он. «Некоторые, кто приходит потребовать сильфиду, думают, что есть какая-то техника, что-то, чему можно научиться. Способ заставить её выбрать тебя из всех других. Такой уловки нет. Ты просто должен ждать, так терпеливо, как только можешь». Он похлопал свой ящик со льдом и подмигнул.
«Почему вы здесь?» — спросил я.
Он допил пиво и метнул пустую жестянку через плечо в растущую кучу в задней части святыни. Потом он положил руки на колени и наклонился вперёд, рассматривая меня с меньшим добродушием. «Вы находите таким трудным поверить… что такой человек, как я, может захотеть быть любимым красивой женщиной?»
Я покачал головой, припоминая, что умирающий муж говорил, что сильфида никогда не становиться женщиной, несмотря на внешность. «Нет. Но цена… оно того стоит?»
Он пожал плечами и открыл ещё одно пиво. «Думаю, у каждого, кто приходит сюда, есть своя причина. Я расскажу вам свою, если хотите». Он бросил взгляд на приливной обелиск. «Как можно короче».
«Пожалуйста», — сказал я.
«Хорошо. Как думаете, сколько мне лет? Не нужно отвечать; мне почти восемьсот стандартных лет. Это долгая жизнь, не так ли?» Он вздохнул. «За это время я починил много поломанного горнодобывающего оборудования, целую уйму. Выпил пива столько, что можно затопить звёздный крейсер. Был женат четырнадцать раз, большей частью удачно, и у меня детей, внуков — пра-пра-пра-и-как-их-там-внуков — больше, чем я могу сосчитать. И всё это время у меня никогда не было хобби больше, чем на неделю или две. Никогда не хотел путешествовать. Человек с ограниченным воображением, так вы можете меня назвать.
Итак, когда вы сделали всё, что, по-вашему, должно было сделать, что вы будете делать после? Прокрадётесь в бюро эвтаназии, где никто из безумно любящих потомков не увидит? Нет, будь вы мной, вы бы не стали. Это представляется каким-то непочтительным способом поцеловать на прощание жизнь, такую удачную, какой была моя».