Наркотики.
Единственный выход
Станислав Игнаций Виткевич (1885—1939) — выдающийся польский писатель и художник авангарда. В своих произведениях показал деформацию и алогизм современной цивилизации, выразил предчувствие ее краха. В книгу вошли эссе «Наркотики» (1930) и роман «Единственный выход» (1931—1933), впервые публикуемые на русском языке.
Виткевич: Будущее как наркотик
Прежде всего необходимо со всей серьезностью заявить: книга, которую вы держите в руках, — вовсе не ода наркотикам, а совершенно напротив. Мудрый, одинокий, тоскующий человек пишет о том, что наболело, — для тех, кто так же далек от самодовольной сытости, как он сам. Для тех, кому не все равно, кто не может уйти, как сказал бы Брехт. А виртуалам-кайфоманам, вынюхивателям «культовых» примочек и прочим пуст-авангардистам тут ловить нечего (и геть отсюда!).
Дядюшка Виткаций, поистаскавшийся «демон» с безумной гримасой, накачанный водярой и прококаиненный, с ваткой в ноздре и шприцем в руке... Чего-то там писал-рисовал, а больше дурака валял да девок портил, пока совсем не сбрендил и не застрелился назло большевикам. В грубом эскизе таков незамысловатый портрет Станислава Игнация Виткевича, возникающий в воображении польского обывателя как реакция на имя этого художника. Обыватель, как всегда, наслышан о чем угодно, только не о главном — реальность ему безразлична, пока речь не идет о его собственной шкуре. Просто «biezobrazje à la manière Russe», как воскликнул бы сам маэстро, впрочем, втайне довольный, что не принят за своего теми, с кем сражался всю жизнь. Над созданием легенды о далиобразном графо-эрото-наркомане немало потрудилась худлиткритическая братия.
И все же наркотики для Виткевича — тема особая. Неведомое дурманило и влекло его самого не меньше, чем его одержимых тайной героев. Обширен его практический опыт психонавта, знакомого со множеством зелий. Образная медитация сама по себе была для него сильнейшим психоделиком. К творчеству он, по его словам, «пристрастился как к наркотику». Тяга к будущему как альтернативе настоящего и сознание обреченности на небытие создавали напряжение, рождавшее радикализм и рискованную бескомпромиссность. Тот единственный выход из вечного безвременья, который был им найден, связан с его упоением Странностью Бытия, стремлением максимально интенсивно пережить действительность, воспринимаемую как удивительное видение, явленное самопознающей монаде, «единичной сущности» человека.
«Трансформация заурядности в странность» — такова задача духовного творчества, по убеждению автора, известного миру под именем Виткаций. В 1933 году в Польше была выпущена открытка с его портретом и надписью: «романист, автор комедий и литературный критик». Тогда он казался одним из многих, и лишь со временем — в 60—80-е годы, когда Виткевич «вернулся», — стало ясно, что он — ключевая фигура польского искусства XX века, а его творчество — существенная часть мировой культуры. Наследие этого многогранного художника — среди вдохновляющих истоков современного искусства.
Деятельность Виткевича в области литературы, театра, живописи теснейше сопряжена с его философией и эстетикой «чистой формы». «Неэвклидова» драматургия Виткевича, изобразительные работы и «многократные портреты» реальности в прозе подчинены принципу «существенной деформации» и основаны на амбивалентном, трагикомическом видении мира. Жанрово-стилевой синкретизм, поэтика гротеска, словесного изобилия и размывания знаков, преобладающая в его произведениях, направлены на «нейтрализацию житейской точки зрения», снятие инерции восприятия и экспрессии.
Осмысляя опыт повторяемых «сферических трагедий» человечества, Виткевич приходил к убеждению, что индивидуальная духовность, ощущение связи с мировым целым угасают по мере развития цивилизации, под натиском прагматизма. Суть его артистической практики — безнадежная и героическая попытка отстоять в борьбе «против небытия» хотя бы тоску по «метафизической тревоге». Энергия постижения, неодолимая тяга к тайне — движущая сила и главная тема произведений писателя, отдавшего свой дар тому, чтобы «убить страх» перед неведомым.
Ветеран первой мировой войны и русской революции, Виткевич недаром писал, что его мировоззрение рождалось под артобстрелом. Опыт страдания, борьбы и странствий сделал его тем, кем он стал. Творческая натура Виткация — плоть от плоти XX столетия. Мощное сплетение противоречивых связей сказалось в его личности и работе, дав единственную в своем роде комбинацию. В нем уживались индивидуализм и отказ от себя, преданность вечному и забота об общей пользе, абсолютная честность и любовь к мистификациям, категоричная жесткость и душевная тонкость. Так и стиль его сочетает новаторство и архаизм, метафоры и риторику, афористичность и невнятность. Здесь было все — кроме фальши и суеты.