Русталка со страхом смотрела на своего мужа. Ей казалось, что, вырвавшись из рук одного сумасшедшего (однажды этот ее некогда горячо любимый Кизер-Буцевич чуть было не прибил ее), она попала в лапы другого, может, даже в сто раз худшего. Это был тип совершенного будущего человечества и образчик его философии. «Покрыться оболочкой, и замкнуться в ней вместе со всем своим христианством, и замереть в этой скорлупе — не даться, не даться», — что-то думало за нее в ее голове, но в то же самое время все внутренние органы напряженно устремились к этому практически не знакомому ей господину, который сейчас запихивал в себя смородиновое желе с ванильным кремом, потому что у них уже шел десерт. И все-таки Изидор был великолепным экземпляром работника Пэ-Зэ-Пэпа (все говорили ...пэпа, ...пэпу и т. д. — об этом уже была речь), не говоря уже о том, что он совершенно не был похож на философа. Бычья грудь, икры, как у греческих статуй — каждый мускул наружу, кожа гладкая, как у красивейших женщин из «высшего общества», а ко всему к этому — байроновская бледность, заостренные черты лица и под длинными ресницами слегка затуманенные глаза — зеленый берилл с расширенными темно-кошачьими зрачками, — умевшие в отдельные минуты зажигаться страшным огнем, как будто через мозг их хозяина проносился ток напряжением в миллионы вольт. При этом Изидор не был трусом и сумел бы постоять за женщину: доказательства этого он дал, когда на них — а их было трое, с Марцелием — напали бандиты. Накокаиненный Буцевич хотел было вступить в переговоры, но Изидор благодаря быстроте действий и револьверной ориентации решил дело в свою, Русталки и Кизера пользу. Он, возможно, и не смог бы опуститься до постоянной мелочной опеки, но в ситуациях чрезвычайных умел стать покровительственно-грозным, хотя это иногда дорого обходилось ему. К тому же еще чувствительность и сентиментальная нежность в эротических отношениях, которую, что ни говори, не мог ей предоставить бешеный, грубый, не признающий ни малейших отклонений от нормального полового акта (самое большое, что он снисходительно допускал, это двенадцать помпейских позиций) Кизер-Буцевич, Марцелий Грозный, Его Скотейшество — как звали его в Академии. Ужасно полюбила Русталка Изидора — несмотря ни на что — и все тут.
— Твой Бог, — продолжал Вендзеевский, — это всего лишь персонификация высшей тайны, которую можно определить даже в логическом аспекте, в его собственной сфере без использования чуждых ему понятий: и состоит она в том простом факте, что количество понятий должно быть ограничено, что не все подлежит дефиниции и что мы должны в конце концов прийти к некоторым простым понятиям, которые не поддаются определению. Я отступаю только перед актуальной бесконечностью как в логике, так и в онтологии, отступаю в смысле понятий, но не отрицаю ее, как это делает, например, Ренувье — у него это уловка, подводящая основу под то, чтобы принять понятие Бога. Как дело обстоит в логике, я тебе только что объяснил: не существует бесконечного количества понятий и быть не может, равно как и бесконечного количества дефиниций. На основании бесконечной делимости Пространства мы должны и Реальность принять в качестве актуально бесконечной, однако мы не в состоянии понять это, причем не только в том случае, когда мы предполагаем, что Бытие состоит из живых Единичных Сущностей, к чему нас таким образом склоняет единственное решение психофизической проблемы, но и даже в рамках физического подхода. Борьба концепций дискретности и непрерывности в физике, атомов, электронов, квантов, все равно чего — с одной стороны, полей, волн, волновых импульсов из стоячих волн — с другой, должна завершиться победой последней, поскольку, допуская элементы изменяемой, т. е. подвижной, непрерывности, мы полагаем предел делимости Пространства, которое не сдержат никакие конкретные отдельные протяженности (т. е. диспаративные — нет у нас (польского) эквивалента для слова disparat), ибо тогда, не предположив наличия волн, мы были бы вынуждены признать (разумеется, то, что я говорю, важно только в рамках самого физикалистского подхода и совершенно не касается моей концепции неживой материи), что в основе функционирования электронов в атомах наподобие небесных тел лежит еще более мелкая, второго ряда структура этой материи и так далее, и далее — до самой бесконечности, а в итоге — мы пришли бы к математическим точкам, к неподвижности и невозможности что-либо объяснить...