Марцелия жутко коробило от фамильярности друга, несмотря на привязанность к нему. Ситуация была щекотливой, она «глумливо отвергала» любое решение. А может, ведомый каким-то темным инстинктом, Изидор нарочно хотел поставить вопрос так, чтобы замуровать все возможные выходы в будущее? Психические, разумеется, ибо физика была здесь безвозвратно, жестоко исчерпана. Остались после нее только болезненные призраки горького послевкусия и печали да немного воспоминаний о действительно интенсивных удовольствиях. Те минуты, когда Русталка сидела за спиной Марцелия, а он, напичканный первосортными наркотиками (йа-йо, т. е. гармином, или банистерином, «добрым старым» (?) коко, «mescal-buttons» и, разумеется, старой доброй обезьяной водкой), рисовал, как в трансе, машинально — э т о б ы л о ч т о - т о. Он никому не разрешал смотреть на свое произведение, пока шла работа. У одной лишь Русталки было это право, причем не только право, но и обязанность. Из неведомых пространств и времен тек через нее в темную душу Марцелия поток формальных концепций, который затем, поляризуясь в его своеобразной запутанной психологии, конкретизировался в невозможные в смысле жизненного и предметного содержания композиции — но об этом позже. Такие вечеринки «на благо искусства» должны были происходить с позволения Изидора и действительно происходили.
По краям ситуации настроение постепенно становилось все более филигранным, внутри же шла жестокая битва самцов не за эту к о н к р е т н у ю ж е н щ и н у, а за ее абстрактную идею. Так затянулся тот духовный узел, который сделал возможными творческие вечеринки Марцелия с дальнейшей вампиризацией Русталки. Так устроил сам Изидор, выстроив с помощью ложно понимаемого благородства этот духовный супружеский треугольник. В голове у Марцелия ползала фраза (составленная из каких-то кроваво-мясистых букв), которую некогда изрек покинутый любовницей композитор Яслоцкий (Дмитрий), когда провожал его домой после какой-то оргии. Фраза банальная, как примерчики из прописи по каллиграфии, и все же: «Ведь au fond все думают только о том, как бы друг дружку облапить... взгляни на этих людей». Марцелий взглянул, потом они вместе разглядывали лица толпы, мерцавшей под разноцветьем уличных фонарей. Точно, впечатление именно такое. Освобожденный от пут целесообразности, инстинкт размножения эгоистически пожирал то, чему должен был служить. Метафизически (в смысле охвата всего возможного бытия) закон существования вида = множества подобных созданий и его сохранения благодаря смерти составляющих его индивидов — это закон того же сущностного ряда, что и закон сознательной живой твари создания как конечного элемента существования, но рассматриваемый под углом деформации социального гиперразвития, он становился какой-то жутью. Нет, существование вообще было и остается чем-то жутким по своей сути, и здесь бессильны социальные фикции, стремящиеся сотворить из него иллюзорный рай.
Те, кто утверждает, будто эротические отношения не так уж и важны, как правило, врут, лишены темперамента или нашли ту идеальную комбинацию, которая снимает эту проблему, в соответствии с принципом, что луна важнее, ибо «днем и так видно». Да, высвободить половой инстинкт как таковой, без того чтоб устроить ему преграду из созданных в результате его удовлетворения ситуаций, — значит, получить в итоге эротический кошмар современной городской жизни. Неудовлетворенный инстинкт корежит характеры самым невероятным образом и порождает, правда, в определенные периоды жизни, все извращения и преступления, даже моральные преступления — впрочем, уголовно ненаказуемые. Что же такого особо умного можно сказать на данную тему? Был один такой, сказавший, что все идет от ненасытности, нормальный человек просто полапает разок-другой-третий — и порядок, «...а ты всегда видишь в этом что-то сверхъестественное — celui qui a bien mangé, bien dormi et bien forniqué n’a pas besoin de metaphysique[153]. Стало модным пренебрегать метафизической глубиной эротизма, а между тем известно, что больше всего зла так называемым «людишкам» причиняют «verdrängte Komplexen»[154]. Более того — отдельные субъекты до изнеможения рекламируют себя и свой гомосексуализм, истинных-то педиков на самом деле мало: не каждый способен из снобизма или ради каких-то иных целей — карьерных, научных (исследовательских!), самоистязательских, наконец, или же просто faute de mieux[155] стать педерастом. Нет — метафизическая чудовищность эротизма (самого по себе, а не возникших из него жизненных осложнений, последствий) пока еще недостаточно исследована, а самое главное — нет пока точного анализа психологического извращения и даже, скажем откровенно, самого что ни на есть обычного полового акта.