4.40 — Легкая боль в затылке — словно внутри болтается металлическое яйцо. Чувство, которого я до сих пор, по существу, не знал. Только раз в жизни, во время тифа, у меня болела голова. Портрет жены не оживает, сколько ни вглядываюсь. Я утратил власть изменять предметы. Усталость от видений. Хочется спать — без снов. Пульс семьдесят два. Реальность, когда открываешь глаза, выглядит все более привычно, а уже не чудовищно сдвинуто, как в начале. Искривления пространства — Эйнштейн на практике — понемногу исчезают.
4.43 — Толстые бабы, висящие на веревках над горным лугом в Хале Гонсеницовой. Непонятный символизм, даже под пейотлем.
4.55 — Хочу увидеть маршала Пилсудского. Вижу его сидящим у стола, крытого зеленым сукном. Рядом стоит полковник П., живой и невредимый. Маршал — как на фотографии; я не видел его с 1913 года и не могу оживить образ. На нем серый мундир и алая перевязь на груди. Левый глаз мягко выходит из орбиты, вижу его в сильном увеличении. Из этого глаза вылетает фиолетовый метеор и без боли прошивает мне голову. Я на головокружительной высоте над Польшей, земля подо мной, как карта. Но, не видя моря, я не могу сориентироваться, где юг, где север. Метеор проносится подо мной. Ударяет в какое-то место, исчерченное разноцветными лоскутьями полей. Следует взрыв — как если бы в землю врезалась граната. Из дымящейся воронки высыпается масса железных червей, желтых в черную полоску, и постепенно заливает весь пейзаж подо мной. Пытаюсь сообразить — где произошел взрыв — на Украине или на Поморье. Не зная сторон света, не могу разрешить эту проблему, но похоже — это Украина. Еще с войны я страдаю головокружениями и из-за этого не могу совершать восхождения на вершины, но теперь, хотя я километрах в двадцати над землей, не ощущаю ничего подобного.
5.00 — Таинственная история в картинках о «даме с восточной границы». Жандарм, поп и старичок в «дворянском мундире» (какого я сроду в глаза не видел). Английские фельдмаршалы — один в треуголке, другой в кирасирском мундире — тащат под дождем телегу с индийским божеством. Должно быть, это наказание. Гады. Все гады рождены во мне потреблением алкоголя — так мало было алкоголя, и так много гадов!
5.04 — Рождение чудовища. Д и в н о й к р а с о т ы блондинка с голубыми глазами — всегда один и тот же кобальтовый оттенок, — закутанная в меха. Ноги ее раздвигаются, лоснящееся тело пухнет и лопается — она рожает страшного гада, круглоголового, с лицом не то тюленя, не то кота, и в то же время — одного знакомого генерала: глаза навыкате, того же цвета, что ее глаза, усы желтые, щетинистые. Чудище ползет ко мне. Оно веселое, но такое страшное, что когда его усы почти касаются моего лица, я с криком открываю глаза и («О ужас, и — о чудо!» — как воскликнул бы поэт) вопреки этому с безумным ужасом вижу все ту же сцену на фоне шкафа.
5.08 — Угрюмый флот с огромными лицами под рулями. Х в а т и т с м е н я э т и х в и д е н и й.
5.11 — Гниющая нога. Ботинок распадается. Вылезают розовые, неприличные червяки и как трава тянутся вверх.
5.18 — Неслыханно симпатичная и красивая барышня постепенно превращается в шлепающую волдыреобразную гнусь.
5.20 — Должно быть, я — воплощение татранского короля змей. Долина Малой Лонки в Татрах зимой. Я на лыжах. Добравшись до горы Пшислоп Ментуси, с ужасом замечаю, что стою на хребте огромного серого змея, толщиной метров сто—сто пятьдесят, который тянется откуда-то из-под самого Гевонта, а хвост его спадает в Костелискую долину.
5.25 — Какой-то предок моей жены, еретик, вид в профиль — втянут в клубок змей. Геральдический щит врос в змея и разлился. Рядом другой щит, с раскоряченным львом. (Снобистский номер.) В комнате, несмотря на шторы, все светлее от дневного света.
5.47 — Снова масса видений. Прелестная гадина вроде динозавра. Говорю себе: гадина «pour les princes»[74]. Желто-зеленая с карминным отливом. Она смеется. Солнечный рыцарь под стеклом, после географического видения с двойным восходящим солнцем. Пустой пузырь на очень стройной ножке норовит раздуться без предела. Карикатурные мужские типы в костюмах. Вопрос о чести: французские офицеры в красных кепи и молодой чертовски красивый русский с бородкой. Столь замысловатую штуковину, как живопись или архитектура, мог породить только пейотль. Музыка могла родиться сама, но такие вещи, как древние стили ваяния и зодчества, не могли возникнуть без видений. Колодец с бело-красными чудовищами в пустыне засыпан смешанным отрядом бедуинов и французов на п е р ш е р о н а х. Нарывающие титьки генерала Смороденко. Не знаю такого, однако вижу его нагим до пояса. Вполне симпатичный брюхан. Гидроцихнитин — моральная смердятина.