Вот что еще надо бы учесть: в какой мере труды философов способствовали прояснению понятий в чисто научном плане. Об этом уже сегодня знают крупные ученые, дошедшие до грани познания, однако, кажется, все еще в неведении пребывают наивные материалистические недоумки, отравляющие умы своей псевдонаучностью. Несмотря на то, что философская проблематика не изменилась со времен древних греков, ибо философия всегда возится с одним и тем же вопросом и на том же самом фактическом материале, — мы можем выделить совершенно определенные типы решений, проистекающие из свойств самого Бытия, из его пространственно-временной структуры[119] и разделения всегда на одного индивидуума-для-себя как такового и окружающий его и определенным образом для него существующий мир, а далее мы вынуждены констатировать (зная, конечно, предмет, что не всегда можно сказать о противниках философии) явный прогресс в постановке проблем и в их решении, который — в смысле прогресс — неуклонно стремится к окончательной системе, способной стать венцом человеческого творчества в данной области. При этом следует помнить, что исследования философов проложили путь не одной специально-научной (в физике, химии и т. д.) концепции, о чем открыто, explicite, пишут современные специалисты. А игнорируют мысль об этом все те не понимающие самой сути точных наук приходско-материалистические недоучки, которые до сих пор пребывают в плену идеологии XIX века (когда о психологизме никто ничего не знал).
Все зависит от исходного понятия и от выбора критерия, пусть даже негативного, отрицающего это понятие, а далее — от расстановки понятий не в генетической их иерархии, а в абсолютной, и от вытекающих из них положений. И это было самым главным — в таких условиях конкретные выводы должны появиться сами как неизбежные следствия незыблемых предпосылок.
Тут перед Изидором, как будто из глубин его собственной внутренней дали, впервые блеснуло ядро консолидации всех конечных понятий — неопределимое значение самого понятия Бытия (значение было, ибо понятие Бытия — не «пустой класс», однако оформить его понятийно не получается, а просто указать — тоже не годится из-за разнородности отражающих его слов. «Кой ляд?» — как говаривали в таких случаях мудрые старики горцы) — проблеснуло и погасло.
Момент метафизического изумления миром — ж и в а я странность бытия, превосходящая по качеству и напряженности все возможные большие и малые странности жизни — стал на мгновение предметом пристального рассмотрения некоей (да неужто?) «сверхмысли», некоего «сверхчувства». Чепуха, конечно ибо все должно быть сводимо к следствиям «обыденных» качеств (цветов, звуков, тактильных и внутренних ощущений и т. п.), но проблема сведения того самого комплекса я д о в и т а — стоит только принять непосредственно данное единство личности, а без этого вообще и шагу не сделаешь — и тогда останется только обманывать себя с помощью понятий-масок. Каким же, к черту лысому, образом получалось так, что он еще до того, как об этом явственно подумать, уже об этом все, что нужно, знал? Неужели откровение? Неужели прав был Литимбрион Тайтельбург, теософ нового типа?
Но это откровение — непосредственно, оно всегда одно и то же по своей сути, ибо касается одного и того же предмета — Бытия в целом; ведь потом можно будет самыми разными способами посмотреть, в зависимости от того, на какую из двух сторон двойственности бытия делается акцент — то ли на его временность и бытие-для-себя, т. е. на личность, то ли на пространство и тело, т. е. внешний мир. Аналогично «самость» в качестве единства личности, как таковая вне зависимости от содержания, которое она в этом единстве соединяет, именно как тождественное себе единство, по сути одинакова у всех индивидов: от инфузории и ниже — до Гуссерля и выше. При всех различиях составляющих частей она характеризуется тем, что как таковая является одной-единственной, самой-в-себе и -для-себя, абсолютно бытийно непроницаемой для других таких же «самостей». А кроме того, она отличается тем материалом, единством которого она является, — конкретными качествами в их длительности: цветовыми, звуковыми, тактильными и внутренними ощущениями и их разнообразными сочетаниями, и далее — желаниями, мыслями, всевозможными радостями и муками, которые в итоге можно свести к комбинациям тех элементов, плюс воспоминания и фантастические комплексы. Но сама по себе, качественно, она точно такая же, как и другие самости для себя — различия единств этих самостей, кроме упомянутых различий в материале, суть различия количественные, как между лампами по силе света. Есть ли смысл приводить такие аналогии? Есть ли вообще смысл думать о т а к и х вещах, раз их формулировки становятся возможными практически лишь за гранью истинной сферы интеллекта, лишь на пороге артистического нонсенса, выражающего то, перед чем совершенно бессильны формулировки, опирающиеся на логику с ее однозначностью понятий и жесткостью принципов. Есть ли вообще смысл выражать то, что происходит на границах, на водоразделах и на грани мысли? А может, и на ее вершинах — вот что надо было бы доказать.