Через десять дней я добрался до Бомбея и сразу же пошел к консулу. Меня приняли доброжелательно, я этого не ожидал. Консул сразу же поставил в известность мою семью, что я жив, и вручил мне билет на обратный путь. Мне не удалось еще раз увидеть прибежища наркоманов, усеянного костями тех, кто нашел здесь свой конец, потому что я возвращался самолетом.
Сегодня прошлое представляется мне кошмарным сном, который мне хотелось бы как можно быстрее забыть. Я еще молод и хотел бы проверить себя в чем-то действительно стоящем. Кто знает, может быть, это путешествие в Индию имело свои хорошие стороны? Быть может, если бы я не побывал там, то всю жизнь тосковал бы по «свету с востока» и по несбывшимся юношеским мечтам, зародившимся под действием наркотика. А так я узнал себя и суть наркомании и другим не желаю пройти этот путь».
После третьего разговора
Мать привела дочь на обследование, потому что подозревала ее в употреблении наркотиков. После беседы выяснилось, что еще год назад Л.С. была примерной ученицей, «была ребенком, какого каждая мать хотела бы иметь».
И вдруг она стала нервной, вспыльчивой, стала плохо учиться, ничего не делала по дому. Часами сидела и слушала музыку. Когда ее никто не трогал, девочка производила впечатление вялой и апатичной, но если кто-нибудь из домашних делал ей замечание, она становилась агрессивной и нетерпимой, особенно по отношению к матери, которую даже пыталась несколько раз ударить. За год она похудела на шесть килограммов, потеряла аппетит.
Все чаше она куда-то уходила из дому и поздно возвращалась. Мать начала замечать, что в доме пропадают деньги, а у дочери они появляются неизвестно откуда. Перед Новым годом Л.С. унесла из дома все деньги. На родительском собрании выяснилось, что у нее семь двоек. Это явилось настоящим шоком для родителей, так как до этого Л.С. была одной из лучших учениц.
Девочка перестала следить за своей внешностью. Неделями она не мыла голову. Носила военную рубашку и потрепанные джинсы, на руках у нее – перчатки.
Л.С. говорит, что в их семье постоянно случаются скандалы, никто ни с кем не может договориться. Она обижается на родителей за то, что они не хотят оставить ее в покое, не разрешают ей одеваться так, как она хочет. «Все им мешает, они всегда мной недовольны. Им мешает моя одежда, мои волосы. Мать считает, что абсолютно все мои друзья – наркоманы».
Пациентка жалуется, что мать следит за ней, выгоняет подружек, а о ее парне запрашивает информацию в милиции.
После третьего разговора девочка призналась, что курит гашиш и иногда колет себе наркотики. Заниматься этим она начала от любви к парню, чтобы его «лучше понять, потому что он – единственный человек, который принял меня, ничего не требуя взамен».
Позже выясняется, что наркоман, с которым Л.С. встречается, часто требует от нее денег, шантажируя девочку тем, что иначе он ее бросит.
С родителями у нее постоянные конфликты. На отца она замахивалась ножом, мать ударила по лицу. В семье разговаривает только с братом. Часто по несколько суток не ночует дома, спит у своего парня.
Уже шесть месяцев у нее не было менструации, также нет никаких сексуальных желаний. «Я любила бы своего парня еще больше, если бы не должна была с ним спать. Секс меня так же заводит, как ковыряние в носу». Как мы видим, связь эта не имеет эмоционального подспорья и скорее является выражением потребности избежать одиночества и легче добывать наркотики.
«Я не хочу ходить в школу. Не вижу смысла в том, чтобы зубрить глупости совершенно не нужные в жизни. Учителя – это кретины, срывающие зло на молодых. То, что они говорят, я могу и сама прочитать в книге».
Амбулаторное лечение было бы для этой пациентки неэффективным, поэтому она была направлена в закрытую психиатрическую клинику.
Из дневника наркомана
24 мая. Уже четыре дня я не принимаю наркотиков. Раз в день прихожу к врачу за метадоном. В остальное время сижу дома. Ко мне никто не приходит, а телефонную трубку я не снимаю. В общем, я чувствую себя неплохо, иногда, правда, возникают судороги и боли в мышцах, но это все мелочи по сравнению с ломкой, из-за которой я уже два раза прерывал лечение. Мое нынешнее состояние напоминает легкий грипп, а это можно вынести.
8 июня. Процесс отвыкания в целом идет успешно. Сегодня я был у врача и разговаривал с ним дольше, чем обычно. Он также доволен моим отношением к лечению. Он сказал, что через два-три дня можно будет отменить метадон. Это меня слегка напугало, хотя у меня уже много дней не было проявлений ломки. Не могу поверить: впервые за семь лет придется обходиться и без наркотика и без лекарства… Около девяти вечера настойчиво звонил телефон, но я, как обещал доктору, не отвечал. Уверен, это был какой-нибудь наркоман, с которым я много лет поддерживал контакт.
15 июня. От мира наркоманов я полностью отгородился. Никуда не хожу, ни с кем не вижусь. Много читаю, слушаю музыку, физически я полностью освободился от наркотиков, но, когда слушаю музыку, вспоминаю прежнюю жизнь, поездку в Амстердам, путешествие в Индию… В эти минуты у меня возникает желание еще хотя бы раз уколоться или выкурить косячок. Мне тяжело; хотелось бы выйти, поболтать с кем-нибудь.
27 июня. Вчера встретил у подъезда Б. Он спрашивал меня, не могу ли я продать ему опиум. Я ответил, что у меня нет и это меня уже не интересует. Он угостил меня косяком, я отказался.
Вечером ко мне пришла его девчонка, хотела, чтобы я немедленно пошел к ней. У нее ломка, а Б. она нигде не может найти. Я знаю, что такое ломка, поэтому пошел, хотя и неохотно, чтобы сделать ей укол, потому что она боится иглы и не может попасть себе в вену.
В квартире я застал Б. и несколько других наркоманов. Они готовили опиум. Двое из них на моих глазах сделали себе укол, это же они предложили сделать и мне. Они хвастались, что опиум из Турции, а это то, что надо. Я понял, что все это представление в мою честь, потому что я начал лечиться. Они не хотели меня потерять.
Это были самые тяжелые минуты в моей жизни. С одной стороны, я хотел вылечиться, а с другой – мне чертовски хотелось еще хотя бы раз поймать кайф, чтобы было так же хорошо, как после первого укола. У меня был выбор.
Б. со шприцем, наполненным черной жидкостью, подошел ко мне и сказал, чтобы я приставил руку. Как в кино, я увидел свою жизнь и себя, духовно-неустойчивого и физически разрушенного. Эта картина потрясла меня. Я уже не хочу мимолетных иллюзий, не хочу умереть молодым.
Я выхватил шприц и бросил его на пол. Шприц разбился на сотни осколков. Одна из девчонок изумленно смотрела, как по полу разливается «драгоценная черная жидкость», и вдруг начала истерично кричать: «Убей его! Он сошел с ума!»
Я вырвался из их рук и выбежал из дома. Я боялся обернуться, потому что мне казалось, они за мной гонятся. Мне было страшно. Наконец, я добрался до дома и обессиленный рухнул на кровать.
Утром я проснулся уставшим, но с некоторым облегчением. Я чувствую, что одержал очень важную победу, победу над самим собой.
17 июля. Потихоньку прихожу в себя. Два раза в неделю хожу к врачу на собеседование. Эти беседы много для меня значат. Но пути в клинику я стараюсь обойти стороной места, где я мог бы встретить кого-нибудь из старых приятелей.
Я начал отвечать на телефонные звонки. Часто звонят наркоманы и спрашивают, есть ли у меня наркотики на продажу или, может, я хотел бы что-то купить. Некоторые напрямую приглашают «на иглу», другие с намеком – послушать музыку. Они не дают мне скучать. Особенно упорен И.М., который пытается меня убедить, что вылечиться невозможно, что я сам себя обманываю и когда-нибудь снова возьмусь за старое.