Муся по своей обычной привычке качалась на стуле и накручивала локон на указательный палец. Коша смотрела на все это и пыталась понять — она-то чем хуже?
— Еще водки! — сказала девка и потекла локтями по столу. — Дерьмо эти актриски. Мочалки банные. Куклы фельдиперсовые.
Она откинулась на спинку и заглянула себе внутрь выреза:
— У меня все лучше… Хотите посмотреть?
Она мгновенно сдернула с себя блузку и стала размахивать ей над головой. Обозрению окрылись большие грушевидные молочные железы. Никого это не обрадовало. Зыскин беспокойно заерзал, предполагая предстоящие трудности. Девка жарко дышала и щурила бесстыдно размалеванные глаза. Было видно, что она просто хочет, чтобы ее грязно отымели. Желательно отбойным молотком.
Зыскин стал уговаривать одеть блузку обратно. Деваха рухнула к нему на грудь и сказала, что хочет его. Котов пошевельнул бровью и произнес:
— Вот как?!
Никто не понял, что он хотел этим сказать. Рыжин тихо наливал себе и тихо пил. Зыскин пытался втиснуть девицу обратно в блузку, заговаривая ей зубы:
— Девушка. Это вы сейчас так говорите, потому что выпили, а днем ни за что такого не скажете… ну, рученьку-то не дергай, дай сюда!
Коша с Мусей мрачно наблюдали пакостное зрелище, ожидая развязки.
Наконец кое-как он ее одел и тут же встал из-за стола:
— Пойдемте. А то до милиции с ней досидимся.
На улице пошли в ближайший дворик. Деваха увязалась тоже. Она буквально висела на Зыскине, вцепившись в локоть. Поэтому пришлось идти далеко. Наверное, до самой Пушкинской.
Там в каком-то дворе сели на лавку и продолжили пить водку из пластиковых стаканов.
— Ну трахни меня, что тебе жалко? — канючила капризно пышногрудая вакханка.
Зыскин тренировался терпению.
— Давай я тебя трахну! — сказал Котов и схватил деваху за задницу.
Рыжин заржал и плюнул на землю.
— Нет… — заупрямилась та. — Я не хочу тебя, я хочу его…
— Ну давай, пошли…
Он просто поволок ее в угол дома. Деваха на полусогнутых ногах, продолжая упираться, визгливо повторяла:
— Не тебя… Пусти.
— Какая разница. Тебе понравится? — Сказал Котов самоуверенно.
Стало слышно, как они перешли к делу. Вскоре раздался сладострастный вздох, потом постанывания. Очевидно, Котов не обманул. Понравилось.
В темном углу достаточно смутно, но все-таки было видно, как они барахтаются на лавке. Рыжин медленно направился туда.
Возникла пауза. Синяя дымка затянула глаза. Кошу передернуло.
— Может быть, мы уйдем? — предложила Муся. — Мне совершенно не интересно все это.
Дымка соскользнула и светящимся скатом нырнула в черный ход.
— Давайте… — поспешно согласился Зыскин.
Он, видимо, тоже не ожидал такого откровенного поворота.
— Эй, — каким-то не очень решительным голосом сказал он.
Встал с бордюра, отряхивая брюки сзади, потоптался и громко крикнул в сторону Котова:
— Мы уходим. — Прислушался. — Слышат?
Оглянулся на девчонок — те пожали плечами.
— Не слышат… — подвел черту Зыскин и процессия двинулась прочь.
— Да пойдем, — предложила Коша. — Пошли они!
— Ты видела? — Коша торкнула Мусю в бок.
— Что?
Коша поняла, что не видела. Звуки шагов поднимались вверх и надолго зависали там, покачиваясь на зыбкой поверхности. Уже на углу Пушкинской и Невского долетел звук драки, слов было не разобрать, но было понятно, что Котов орет на Рыжина и визжит девка. Кто-то видимо высунулся из окна и что-то на них кинул сверху, потому что раздался звук чего-то разбившегося и незнакомый низкий голос.
— Подождем их? — спросил Зыскин и грустно посмотрел на Мусю.
— Ты нормальный? — Муся выразительно вытаращила глаза. — Куда они такие? Котов опять обоссытся! Поедем к нам втроем.
Муся ненавязчиво прислонилась к Зыскину, и тот растаял. Коша подумала, что, пожалуй, Зыскин хочет с Мусей большого и светлого чувства. Вернее, он просто хочет Большого и Светлого чувства, а с кем… Да кто ж его знает, кто захочет с ним его разделить? Зыскин поймал машину, и когда уже они садились в нее, на Пушкинскую из двора вывалились, продолжая перепираться, Котов с девкой висящей на его руке. И Рыжин, плетущийся чуть поодаль.
Машина остановилась.
И они загрузились в нее: Коша, Зыскин, Муся.
— Ой… Я хочу есть, — сказала Муся и печально уронила голову на плечо Зыскина. — Я просто умираю от голода. Я заболею.
— Да, — кивнула Коша. — Было бы неплохо что-нибудь кинуть по кишке.
И уронила голову на другое плечо Зыскина. Но она видела, что у Муси лучше получается ронять голову на плечо Зыскина. Потому что тот потеплел в ту сторону больше. Ну черт с ним!
Зыскин клюнул. Когда проезжали мимо ночной палатки, он попросил водилу притормозить, вышел из машины и стал там что-то покупать. Хитрые девчонки довольно переглянулись и хлопнули по рукам.
Зыскин вернулся с пачкой макарон, кетчупом и пачкой чая.
— Ой, ты такой заботливый! — Муся снова прислонилась к Зыскину.
— Там больше ничего не было, — как бы оправдываясь, сказал он и снова так посмотрел на Мусю, что она с трудом сдержала смех.
А Коша вспомнила ужасную девку.
— Странно, — вздохнула она. — Я вот сейчас думаю. А что такого она сделала? Почему она нас так достала? Ну показала сиськи? Ну и что? А что такого? Во, в Эрмитаже этих сисек!
— Да?! — Муся задумалась.
А Зыскин вздохнул и мудро сказал:
— Просто ее настроение не совпало с вашим. А Котову и Рыжину очень понравилось, наверно.
Коша уронила кастрюлю с водой. Та ударилась дном об пол и выплеснула все трехлитровое содержимое на Кошино тело.
Зыскин прогнал ее от плиты:
— Иди отсюда. Художники не умеют варить макароны. Они вообще ничего не умеют. Им в Голландии платят пожизненную пенсию, чтобы они не мешали жить нормальным людям.
— Да?! Что, правда что ли?
Коше что-то не верилось, что так может быть. Она пыталась собрать воду в тазик. Но оказалось, что разогнать ее по всей квартире куда проще.
— Ну вот, помою пол, наконец-то! — утешила она сама себя.
— Да, правда, — сказал Зыскин. — И анашу там в аптеке продают. Правда, она не такая крепкая, как наша. Так что косяки там по кругу не пускают. Курят, как сигареты.
Муся вышла из ванной с мокрой головой в полотенце:
— О чем это вы тут?
— Да вот. Зыскин говорит, что в Голландии мне бы платили пенсию просто за то, что я есть.
— А-а-а-а… — Муся плюхнулась на стул и энергично завозила полотенцем по волосам. — Это было бы здорово!
— А кто у них работает, если все пенсию получают? — спросила Коша.
— Туристы из других стран. Он сделали экономику на том, с чем другие борются — они отменили все пороки, кроме насилия. То, что в других странах преступление (хотя бы против морали), в Голландии просто пристрастие. Там скамейки на улицах в виде членов эрегированых и все такое.
— Хм… Коша, Может быть тебе в Голландию поехать? — Муся вдруг усмехнулась каким-то своим мыслям. — Ой, слушайте! Я когда приехала, видела сумасшедшего на площади Восстания. У него был щит с графиками, заметками из газет и плакат, на котором было написано что-то про КГБ и психотропное оружие…
(Рита)
В Голландию поехать? Рита снова перечитала абзац и эта мысль показалась ей интересной.
(Коша)
— Ну и что? Дальше-то что? — Коша оживилась.
Она уже закончила с полом, вытерла руки и закурила для большего удовольствия.
— Да, прикольно! Он ходил с указкой и толкал речь на эту тему. Народ стоит ржет, менты — ноль эмоций, фунт презренья. Говорит, что его преследуют за то, что он разглашает государственную тайну! А его никто и не преследует. Как-то странно.
Муся снова задумалась и, наклонив голову к плечу, уронила руку с полотенцем на колено.
— На самом деле, — Зыскин, помешивая макароны, сделал вступительное слово. — Ведутся различные разработки на эту тему, но вряд ли в таком виде, как изображает этот придурок. Целые институты этим занимаются. И открывают интереснейшие вещи. Например, запускают человека в темную комнату с зелеными стенами, а потом в темную комнату с красными стенами. Глазами-то он не видит цвета стен, а приборы фиксируют, тем не менее, изменение состояния. Или зажигают зеленый индикатор под ладонью и подкрепляют правильные ответы. Так вот через некоторое время люди начинают безошибочно узнавать этот цвет просто рукой.