На улице палило солнце, но Кошу колотило, пока она не выпила коньяка в ближайшей кофейне. Сын дьявола заткнулся.
Она остановилась посреди улицы, пораженная внятной ясной мыслью. Пугали не галлюцинации как таковые, а невозможность управлять ими. Беспомощность перед их произволом. Если они могут появляться сами по себе, они возможно могут и еще что-то. Они могут вмешиваться в реальную обычную жизнь.
И в этот момент Коша размножилась. Она спорила сама с собой несколькими голосами. И все они были одинаково упрямы. Где же она настоящая? Где?
Это надо было обдумать.
Коша отошла к бордюру и присела, пыталась понять, где начинается ее «я».
Одновременно несколько ощущений и несколько голосов загалдели, перебивая друг друга. Она четко осознала, что «я», которая рисует, пишет, думает и дружит с Роней — это одна. Вторая, которая трахается с Ринатом — совсем другая, а есть еще голос, который обвиняет ее во всех грехах. И голос, который смеется над ней и внушает подозрительность. И еще молчаливая рука, которая бьет по затылку, заставляя втягивать плечи и стыдиться своего тела или некоторых поступков. Сколько же в ней «их»?
Может быть, этот странный человек является кем-то из этих сущностей, нашедших пристанище в мозгу Коши? Сейчас она поверила бы и в переселение душ, и в призраков, которые паразитируют в чужой личности, и в бесов, которые вселяются в тело. Прямо в тело. И живут там наподобие личинок.
Она брела, точно лошадь по привычному, выученному маршруту, не видя ничего вокруг себя. Странно, не было денег — было плохо. Теперь есть — еще хуже. Когда не было, казалось — все дело в них. А теперь ясно, что они — ничто.
Коша растерянно пошевелила купюрами в кармане и с удивлением обнаружила, что стоит перед дверью общаги.
Роня что-то писал, сидя прямо на подоконнике открытого окна. Шарики, горсть стальных перьев в маленькой коробочке. Бутылка из-под кефира, которую выпили в два приема. Наполовину обломанный батон. Солнечный квадрат на столе. Простая человеческая жизнь. Реальная и твердая на ощупь.
Коша решила считать мужика галлюцинацией.
— Я пишу, — сказал Роня и снова уткнулся в бумаги.
— Пиши… — сказала Коша и свалилась на койку.
Потолок закружился в глазах.
Скарабей катил свой шарик к годовалому ребенку, сидевшему голой попкой прямо на песке. Белесое египетское небо безжалостно посылало на землю непрерывный поток жесткого горячего света. Ребенок занимался тем, что набирал в горсть песок и, стискивая его кулачком, следил, как из руки струится тонкая сухая струйка. Его сосредоточенные глаза неожиданно строго посмотрели в лицо высокого мужчины остановившегося прямо перед ним. Скарабей дополз до ступни мальчика и, внезапно начал закапывать свой шар прямо возле пятки. К группе приблизилось еще несколько человек. Четкие короткие тени замерли, ожидая, что последует далее. Наконец жук погрузился вместе с сокровищем в нору. Мальчик набрал еще горсть и присыпал место аккуратной конусообразной горкой.
Чьи-то руки подобрали ребенка и понесли в сторону реки.
Сон был настолько явственным, что Коша не сразу вернулась в реальность. С трудом она осознала, что лежит на Рониной койке в общаге. Роня по-прежнему сидит на подоконнике и пишет. Она села.
— Ронь! — начала Коша и закашлялась.
Не отрывая головы от листов, молодой человек подал голос:
— Да. Слушаю.
— Пойдем чего-нибудь съедим? Фу, какой мне странный сон приснился… Какой-то Египет.
Роня не отозвался, продолжая писать. Наконец он отложил листы и увидел, что Коша с завистью перебирает стеклянные шарики, разглядывая их на свет.
— Возьми, если хочешь…
Она покачала головой и протянула:
— Не-е-е-е… Я хочу сама найти. Лучше я буду о них мечтать.
ЕВГЕНИЙ. ДУБЛЬ ПЕРВЫЙ
(Коша)
Прошло несколько дней.
Утром Коша рисовала бесконечный по счету стеклянный шарик.
Постучала Муся. Радостная и свежая. Было видно, что она отъелась и отоспалась.
— Привет! Ты где шлялась? Бродяга! — обрадовалась Коша
— Ездила к предкам. Мы с тобой тогда поговорили, и меня как-то потянуло.
Муся внезапно увидела новые Кошины шмотки и воскликнула:
— Ух ты! Откуда это у тебя? Вот! Стоит уехать на несколько дней…
— Да… Валентин у меня купил все работы.
— Да? Что с ним случилось? Он же не хотел…
Она не знала, стоит ли Мусе говорить, как все было.
— Выпить хочешь? «Мартель».
— С утра? — Муся задумалась. — Хотя… В этом что-то есть! Давай.
В бутылке оставалось как раз две порции. Подруги располовинили их и сразу стало весело и беспечно.
— Вот уж не думала, что тебя к предкам потянет! — удивилась Коша, вспоминая Мусины откровения.
Муся посмотрела вверх, потом вбок, потом вниз и вздохнула:
— Я даже не знаю, я захотела еще раз все понять. Мне все равно жалко их, понимаешь? Мать, кенечно, больше. А отчим… Ну знаешь, во-первых, это мой первый мужчина все-таки. А в-вторых, я же сама в общем немного виновата. Если бы я тогда не спровоцировала его. Мужчинам так трудно отказаться от этого. Все равно, что льву от охоты. И потом… Сейчас он стал тихий. Старый. Короче, мы помирились. Мне даже немножко денег дали.
— М-м-м… — Коша попробовала понять, что она чувствует. — Да… Они умрут, наверно, раньше… И наверно, они что-то потеряли.
— Не в этом дело… Хотя и это тоже. Они родили нас, а мы их нет… Мы что-то взяли у них. Когда у тебя дети, ты уже ничего не пробуешь. Уже нет вариантов — ты должен их кормить, поить и воспитывать… А сам-то ты не знаешь, как надо! И получается, что ты, сам по себе еще ничего не успев, уже как бы добровольно умираешь.
— А-а-а… — Коша пропустила мимо ушей Мусин философский припадок. — А где ты бабки взяла на билет?
— Я позвонила Зыскину и все рассказала ему. Он мне одолжил.
— Неожиданно! — Коша от удивления вытаращила глаза.
— Я сама удивилась… Я даже не просила, он сам предложил. Мне кажется, он мне глазки строит… Честно говоря, не представляю, кто с ним мог бы спать. Знаешь. Ему не повезло. Если бы у него не было такого толстого пердака, он был бы вполне нормальным парнем. И я бы даже вышла может быть за него замуж. На самом деле, мне хочется такого мужа, чтобы он не доставал. Пусть бы занимался своими делами. А я — своими.
— Послушай, сколько помню его — всегда был жмотом…
— Ну. Бывают в жизни чудеса! — Муся всплеснула руками и потянулась за сигаретой. — Он кстати сказал, что у Рината и его компании где-то еще одна выставка открылась. Или откроется… по-моему, даже сегодня. Какое сегодня число? Тринадцатое. Точно сегодня. Не хочешь?
Пустота, которую Коша, казалось, перестала ощущать, вдруг внезапно распахнула свою акулью пасть, и Коша опять ухнула туда со всего маху.
— Даже не знаю. Надо оно? Я видела его с женой и с этими его приятелями. Он мне все сказал. Я чувствую себя как говно.
— Что он тебе сказал?
— Что ничего больше не будет.
— А что он при этом делал, как выглядел, как смотрел?
— Не знаю — он одел очки. Но голос у него был мерзкий… Правда, когда я уходила, он еще долго стоял, пока его не окликнули.
Муся вздохнула:
— Ну ты все преувеличиваешь. Просто тогда была жена. Но жена это еще не факт. А факт, что мужики трусливы. Он просто боялся. Понимаешь, он тебе не доверяет. Он не может предсказать, как ты себя поведешь. А она у него уже есть. Все просто. Мне кажется, что, если он тебе нужен, надо сделать так, чтобы он привык к тебе. Ну, чтобы он знал, что ты в его жизни так же естественна, как утром зубы почистить. Условный рефлекс короче надо выработать, как у собаки Павлова. Вот и все.
— А жена?
— Зыскин сказал, что они провожали ее два дна назад в Испанию. Я не думаю, что она вернулась. Ну будет приезжать на неделю. Тебе-то что? Остальное-то время он будет твой!
Коша задумалась, стало противно, что должна жить исподтишка от какой-то жены. Разозлилась.