— Зачем? — напряглась Коша.
— Ну ты хочешь в Голландию?
— Наверно, — вздохнула Е-Кош.
Рита перевернула страницу.
(Коша)
Костер в снегу ежился и жалобно выпрашивал пищи. Мокрые обломки досок и ветвей дымились и нехотя поддавались его маленьким слабым зубкам. Две заснеженные фигуры виднелись в серой снежной кутерьме подле искореженного остова баржи. Коша протерла рукой намокшее от снега лицо.
— Роня! Я сделала открытие, почему люди бухают…
Тот присел на корточки:
— От недостатка положительных эмоций. Нет?
— Не-а. — Коша помотала головой. — Я поняла! Они упрощают состояние.
— М-м-м, — Роня бросил прутик в костер.
Коша снова вытерла лицо.
— Я на днях маялась-маялась, сама не знала, чего ж хочу-то? А потом выпила полбутылочки и мне стало так — все параллельно!
— Насчет упрощения я согласен. Алкоголь вообще все упрощает. Если пить помногу, то можно так упроститься…
Они помолчали, завороженные снежными спиралями. Коша заметила, что Роня пытается сделать какой-то выбор, но то ли не решается сказать, то ли не знает, какие найти слова.
— У тебя что-то случилось? — решила Коша ему помочь.
Роня решился:
— Знаешь… На самом деле я просто отсюда хочу уехать. Ко мне мужик вчера приходил из какой-то конторы. Откуда-то они знают про меня такое, чего я никому не говорил. Сказал, что я им подхожу. И что у меня есть пара недель подумать. Вот я и хочу уехать и подумать.
— А что они такое знают? — обеспокоилась Коша.
Роня рассеянно махнул рукой:
— Да… По-моему, это КГБ. Помнишь тебе Зыскин про институт Снов говорил?
— Ну…
— Мне кажется что это что-то типа того.
— Ну и что? — Коша оживилась. — Это же прикольно! Соглашайся!
Роня вздохнул:
— Глупая.
— Почему?
— Во-первых — это только предположение. — Роня поежился. — Во-вторых, даже если это так — тайна и ответственность. Тайна обременяет. Влезу — а назад не так просто… Я — широ. Я говорил тебе уже. Кстати! Как твои занятия с мечом?
Коша усмехнулась:
— С каким к черту мечом? Я из такой колбасы еле выпуталась… Если еще выпуталась.
— Из какой?
— Да… — Коша махнула рукой. — Не хочется вспоминать.
— Вот и поговорили… — усмехнулся Роня.
У Коши шевельнулась в голове неуверенная мысль. Известное лицо с неподвижным сосущим взглядом вспыхнуло перед мысленным взором. Внутри заскребло.
— Слушай! А этот человек. Какой он из себя?
— Ну такой…
Роня вдруг задумался, пытаясь вспомнить, а какой, собственно, был человек, и увидел перед собой лишь плоский серый силуэт. Силуэт был — а человека внутри не было.
— Никакой… — растерянно подвел он черту.
— Он не в черном? — забеспокоилась Коша. — Лысый?
— Да не знаю я! Ничего не помню. — пожал Роня плечами. — Даже знаешь, чувство такое, будто его и не было. Гипноз какой-то… Ладно. Наверно, я просто устал. Или тот парень действительно крут и стер свой образ. Я ничего не помню — ни облика, ни тембра голоса. Похоже — будто это я сам с собой разговаривал. Но это был не я… Это был другой человек.
Коша вдруг загрузилась на свои сны. И помрачнела.
— А он про меня ничего не спрашивал?
— Нет.
— А про Чижика?
— Нет. Речь шла только обо мне. Ну, так куда ты влипла? — снова вспомнил Роня.
— Да… — Коша никак не могла решить, оживить почти стертые воспоминания или не трогать. — Ронь. Пока не ворошишь — его как бы и нет. Воспоминания вызывают призраков из небытия… Роня! Я это… ну в общем — тусоваться, люди, весело, это… пить, курить, трахаться… Короче, я ухожу! Ты точно через две недели вернешься?
— Угу…
— Я тоже пару недель подумаю. Ладно! Пойду… Мне хочется увидеть Мусю… Может, она чего знает! Мне важно сейчас все выяснить!
— Ну хорошо, — вздохнул Роня. — Я еще посижу. Поразмышляю. Беги!
Коша ушла. У забора она оглянулась. За маятой метели Ронин силуэт принял очертания валуна и казалось будто на пляже никого нет, только костер.
У Зыскина в кафе была теплая человеческая толкотня и болтовня. Коша взяла стакан сока и села за столик ждать, когда придет кто-то знакомый. Ждать пришлось недолго. Едва она успела допить сок, открылась дверь и впустила запорошенных хлопьями снега Черепа и Мусю.
Стосковавшиеся подружки кинулись друг другу на шею.
— Муся!
— Коша!
— Куда пропала-то? — Муся обиженно посмотрела на подругу. — Ну нельзя же так! Раз — и исчезла!
— Муся! Ну что ты городишь! — Коша горестно вздохнула. — Меня просто не было на свете!
Череп вытащил «Беломор»:
— Клево, что ты пришла. Я взял травы. Марки есть дома. Если хочешь, можно съездить.
Коша довольно напряженно замолчала. Череп по-прежнему был безбров и безволос. Но ведь люди такими не бывают.
— Нет. Марок не хочется, — поморщилась Муся. — Я от измены никак не отойду.
Коша секунду подумала и мотнула головой:
— Не… Не хочу. Марки — грузно. Думать, наблюдать, жилы, гореть. Не хочу. Лень. Вино. Трава. Курить. Колбаситься. Дискотека.
— Давай, — покладисто согласился Череп. — Пойдемте в дабл, покурим.
— Не… — протянула Коша. — Я так не хочу. Давайте вина сначала. Когда сначала трава — спать хочется. А я хочу оторваться!
Череп кивнул и направился с стойке бара.
— Как ты, Мусенька, без меня? — Коша погладила подругу по волосам. — Ты все с Черепом?
— Ой! Кош… — Муся тягостно вздохнула. — Я тут и с Черепом и без Черепа. Месяц меня Зыскин выгуливал. Потом мы с ним поцапались. Пока он меня просто развлекал и кормил, я, понятно, дружила с ним. А потом он давай меня замуж звать, с мамой знакомить — это уж слишком!
— Зыскин? Замуж? — Коша покачала головой.
— Ну… Его Котов сблатовал в мэрию работать. Он хочет теперь совсем взрослым быть. Чтоб семья, дети и все такое… Ну я напилась и наорала на него. Он со мной неделю не разговаривал, потом простил. Теперь опять яичницей угощает…
Коша не нашла ничего лучше, как многозначительно заметить:
— Да-а-а… И у меня такая же байда.
Вдруг ее голову осенила замечательная по своей банальности мысль, но именно банальность мысли убедила в ее правильности и гениальности. Коша как-то бессловесно осознала, что даже понарошку, для заполнения паузы, произнося «Да», она берет ответственность за соучастие в событиях, которые не имеют к ней никакого отношения. Да, но если не говорить время от времени совершенно бессмысленное «Да» или «Нет»- хотя, конечно, «Да» предпочтительнее, оно не так раздражает — можно остаться совсем без совести. В том смысле, что окружающие просто перестанут понимать тебя. Не каждый способен думать своей головой. Тем более, что своей головы-то и нету. Кому она нужна? Коша раздраженно оценила бессмысленность моральных предубеждений общества, которому собственно нет никакого дела до истинного смысла событий. А единственным корыстным интересом является регулярное сообщничество, иначе — подтверждение тождественности его модулей. Нетождественность — не прощается.
— Мусь! Я совершила открытие… — захотелось Коше поделиться с подругой. — Люди-то козлы!
— Да?! — усмехнулась Муся. — Это что-то новое. Что тебя подвело к этой гениальной простоте?
— Да я вот подумала — несправедливо. В армию человека берут в восемнадцать лет — это значит, что он уже может умереть. Вернее, его уже можно убить. А взрослым он признается с двадцати одного. Это же детоубийство получается?
— Что ты гонишь? — поморщилась Муся. — Какое детоубийство? Это же мужики! Они сами только и думают, как кого-нибудь убить.
— Ну не все же… И, потом, я вообще про людей.
— Вообще людей не бывает! — убежденно сказала Муся. — Бывают мужики, бабы, дети, старики и старухи. Мужики хотят убивать, поэтому они и убивают. Пусть лучше друг друга убивают. Иначе они будут убивать все, что слабее. Это у них от яиц.