Выбрать главу

Но один эльф завидовал ему и, чем старше становился Турин, тем больше росла неприязнь эльфа. Эльф тот звался Саэрос, сын Итильбора. Он был из тех нандоров, что укрылись в Дориате после того, как их вождь Денетор пал на Амон Эреб, в первой битве Белерианда. Эти эльфы по большей части жили в Арториэне, на востоке Дориата, меж Аросом и Келоном, а иногда переходили Келон и странствовали по пустынным восточным землям. Эти эльфы недолюбливали людей с тех пор, как аданы прошли через Оссирианд и поселились в Эстоладе. Но Саэрос обычно жил в Менегроте, и король уважал его. Саэрос был горд и на тех, кого считал ниже себя, смотрел свысока. Он был другом менестреля Даэрона[8] (он и сам искусно слагал песни) и не любил людей вообще, а родичей Берена Эрхамиона - в особенности.

- Не диво ли, - говорил он, - что в наш край открыли путь еще одному потомку этого злосчастного рода? Неужто первый причинил Дориату мало вреда?

И потому Саэрос косо смотрел на Турина и на все, что тот ни делал, и говорил о нем лишь дурное; но он высказывался обиняками и умело прятал свою злобу. Встречаясь с Турином наедине, Саэрос говорил с ним свысока и открыто * высказывал свое пренебрежение. Он *сильно надоел* Турину, но юноша долго ничего не отвечал на оскорбления Саэроса, ибо тот принадлежал к знати Дориата и был советником короля. Но молчание Турина раздражало Саэроса не меньше его слов.

В тот год, когда Турину сравнялось семнадцать, печаль вернулась к нему; ибо в это время он перестал получать вести из дома. Власть Моргота росла с каждым годом, и теперь тень его накрыла весь Хитлум. Несомненно, он был неплохо осведомлен о делах родичей Хурина, и пока что оставил их в покое, чтобы вернее исполнить свой замысел; но теперь он выставил - именно за этим - неусыпную стражу на всех перевалах через Тенистые горы, так что и уйти из Хитлума, и пробраться туда можно было лишь с величайшей опасностью, а у источников Нарога и Тейглина и в верховьях Сириона кишели орки. И однажды посланцы Тингола не вернулись, и он больше никого не посылал. Он вообще старался не выпускать никого за пределы хранимых земель, и в том, что он отправлял своих воинов к Морвен в Дор-ломин опасными дорогами, он проявил величайшее расположение к Хурину и его роду.

Тяжело было на сердце у Турина, ибо не знал он, какое еще зло подстерегает его семью, и боялся, что с Морвен и Ниэнор случилось недоброе; и много дней просидел он молча, размышляя о гибели Дома Хадора и людей Севера. Потом встал он и пошел к Тинголу; и нашел его с Мелиан восседающим под Хирилорн, гигантским буком Менегрота.

Тингол взглянул на Турина с изумлением, ибо внезапно вместо своего приемного сына увидел перед собой незнакомого чужого человека, высокого, темноволосого, с глубокими глазами на бледном лице. Тогда попросил Турин у Тингола кольчугу, меч и щит, и потребовал отдать ему Драконий Шлем Дор-ломина, и король дал ему все, что просил он, сказав:

- Я дам тебе место среди моих витязей-меченосцев; ибо меч будет твоим оружием. И ты можешь, если хочешь, вместе с ними испытать свои силы в войне на границах.

Но Турин ответил:

- Сердце зовет меня за пределы границ Дориата. Я более желаю напасть на Врага, чем охранять границы.

- Тогда придется тебе отправиться одному, - сказал Тингол. - Ибо я распоряжаюсь своим народом в войне с Ангбандом по своей воле, о Турин сын Хурина. Не стану я теперь посылать воинов Дориата за пределы своей страны; и не знаю я, когда настанет время сделать это.

- Но ты, сын Морвен, можешь уйти, если хочешь, - сказала Мелиан. - Завеса Мелиан не удерживает тех, кто явился сюда с нашего разрешения.

- Разве что мудрый совет остановит тебя, - добавил Тингол.

- Каков же твой совет, государь? - спросил Турин.

- Мужем и воином кажешься ты с виду, - ответил Тингол, - но ты не достиг еще расцвета сил. Когда это время настанет, быть может, и сможешь ты помочь своим родичам; но мало надежды, что один человек сможет сделать больше, чем помочь владыкам эльфов в борьбе с Черным Властелином, пока они еще в силах защищаться.

И сказал Турин:

- Родич мой Берен сделал больше.

- Не один, а с Лутиэн, - возразила Мелиан. - Однако дерзок же ты, если осмеливаешься говорить так с отцом Лютиэн. Думается мне, Турин сын Морвен, что твоя судьба не столь высока, хотя сплетена она с судьбой народа эльфов, к добру то или к худу. Берегись самого себя, не то выйдет к худу.

Она помолчала, потом заговорила снова.

- Ступай, приемный сын, - сказала она, - и послушайся совета короля. Но думается мне, что, достигнув зрелости, ненадолго задержишься ты у нас в Дориате. Вспоминай же в грядущие дни слова Мелиан, и будет то тебе ко благу: бойся и жара, и холода в сердце своем.

Тогда Турин поклонился владыкам и расстался с ними. И вскоре надел он Драконий Шлем, взял оружие, и ушел на северные границы, и присоединился к эльфам-воинам, что непрестанно сражались с орками и прочими прислужниками и тварями Моргота. И там, едва переступив порог отрочества, явил он свою отвагу и мужество; и, помня обиды своих родичей, был он впереди во всех схватках, и не единожды был ранен копьями, стрелами и оркскими ятаганами. Но судьба хранила его от смерти; и слух прошел по лесам и разнесся за пределы Дориата, что вновь появился Драконий Шлем Дор-ломина. Тогда дивились многие, говоря: "Неужто дух Хадора или Галдора Высокого восстал из мертвых? Или то воистину Хурин Хитлумский вырвался из бездны Ангбанда?"