Народ, да!

Старая леди была королевой островитян.
Дочь родная ее проживала в далекой стране.
А меж ними, дыша и волнуясь, лежал океан
С белым гребнем на каждой косой и летящей волне.
У старухи у леди ломилась от злата казна,
Но за жадность, должно быть, лишил ее разума бог,
И, призвав свою дочь, объявила однажды она,
С каждым мигом все больше серчая:
«Ты отныне платить дополнительный будешь налог
По три пенса вдобавок за фунт золотистого чая,
По три пенса вдобавок за фунт!»

Дочь ответила: «Матушка, я в соглашеньях тверда
И не в силах, поверь мне, такую принять перемену,
Я готова платить тебе старую честную цену,
Но три пенса вдобавок за фунт — никогда!
Нет, три пенса вдобавок за фунт — никогда!»
В королевских глазах загорелись и злоба и гнев,
И вскричала тут старая леди, от ярости побагровев:
«Ты мне дочь иль не дочь?! Иль забыла о том, отвечай?!
Ты, бесспорно, обязана деньги платить мне за чай,
Матери деньги за чай!»

«Эй вы, слуги! — тотчас приказала придворным она.
Отправляйтесь-ка за море с новою партией чая!
Привезите мне деньги, вы слышите, плуты, сполна,
По три пенса надбавки за каждый за фунт получая!»
Говорит она дочери: «Сбавь непокорность свою»,
И добавляет, от недовольства сгорая:
«Помяни мое слово, — кричит, — хотя и стара я,
Воспротивишься — до полусмерти забью!
За три пенса! До полусмерти забью!»

Морем шли корабли от рассветной зари до вечерней,
Слуги чайные пачки сложили у двери дочерней,
И по берегу моря у кромки соленой воды
Растянулись заморского чая ряды.
А девчонкина дерзость и смелость не знают предела,
А девчонка меж пачек танцует легко и умело,
И душистые пачки со смехом, одну за другой
Отправляет в кипяший прибой, поддевая ногой.
А затем говорит островной королеве: «О матушка-мать!
Вот ваш чай, он заварен, он крепок, пора вам его принимать.
Хорошо он настоян. Не правда ль? Так пейте его за двоих.
Но не ждите, мамаша, отныне налогов своих,
Да, не только прибавки, но даже налогов своих!»