И царь Иван Васильевич спросил его:
— Куда-де идешь воровать-то?
И он сказал ему:
— Я-де в Москву иду.
И московский скосарь деревенскому лабзе говорил:
— Возьми-де с собой воровать.
И деревенский лабза говорил же:
— Куды-де нам идти воровать-то?
И московский скосарь говорил же:
— Пошли-де к царю Ивану Васильевичу воровать.
И деревенский лабза ударил его в щеку и говорил:
— Не думай-де на нашего царя Ивана Васильевича лиха, он-де до нас милостив, поит нас и кормит и всех жалует, пошли-де к главному министру воровать.
И пошли вместе. И шибарша, пришедши к главному министру на окошко, и слушал, и министр жене своей говорил:
— Жена-де, сделай мне лютого зелья.
И жена ж спросила его: 4
— На что-де тебе?
И он сказал ей:
— Утре-де ко мне государь будет кушать, я-де ему поднесу чашку лютого зелья, и он-де выпьет, и ему-де от этого смерть случится.
И шибарша, вскоча с окна, московскому скосарю говорил:
— Полно-де, брат, воровать.
И пошли по домам, и московский же скосарь деревенскому лабзе говорил:
— Приди-де ты ко мне ко заутрене.
Деревенский лабза ко заутрене пришел, и стали с
московским скосарем вместе, и вышедший архиерей говорил:
— Доселе-де царь Иван Васильевич воров выискивал, а нонче-де сам с ворами знается.
Московский скосарь деревенскому лабзе говорил:
— Надобно архиерею насмешку отсмеять.
И деревенский лабза говорил же:
— Можно-де отсмеять.
И деревенский лабза, дождавши ночи, надел на себя архиерейское платье и взял суму большую и пошел к архиерею на двор; и, пришедши на двор, под окошком стукался и говорил:
— Архиерей-де божий, выгляни!
И архиерей выглянул и спросил его:
— Кто-де тут есть?
И деревенский лабза сказался:
— Я-де ангел божий; велено-де тебя на небеса взять.
И архиерей говорил же:
— Разве-де я умолил?
И лабза говорил:
— Умолил-де, архиерей божий!
И архиерей говорил:
— Как же-де ты меня поведешь на небо?
И лабза говорил же:
— Садись-де в эвту суму-то!
И как оный архиерей сел, и оный лабза поднял его на плечи и понес на колокольню Ивана Великого, и архиерей спрашивал его:
— Далеко ли-де, ангел божий, до неба?
И он сказал ему:
— Недалеко.
И взнес его на колокольню Ивана Великого и с той колокольни в той суме спустил его по лестнице и сам говорил:
— Крепись-де, архиерей божий, первое тебе мытарство.
И как того архиерея по лестницам же на другую сторону перевернул, то говорил же:
— Архиерей-де божий, крепись, второе мытарство.
И потом в третие то ж говорил, и как оный архие
рей упал наземь, и оный же лабза говорил:
— На небе-де ты уж, архиерей божий!
И, взяв его, положил к себе на плечи и пошел к Спасским воротам и на тех воротах в стену вбил железный гвоздь и повесил того архиерея в той суме и написал на той суме: «Деревенский шибарша».
И возле сумы поставил дубину и на той суме написал же: «Кто-де в эвти ворота поедет и на той суме подпись увидит да ежели трижды по суме не ударит, и тот будет проклят отныне и довеку».
И поутру царь Иван Васильевич, поехавши к заутрене, увидел на той суме тое подпись и взял дубину и стал по суме бить и говорил:
— Я-де не хочу в проклятии быть.
И которые за ним люди ни были, то также били; и царь Иван Васильевич, отслушавши заутреню, и поехал во дворец домой, и архиерей услышал, что царь Иван Васильевич едет, и взмолился:
— Батюшка царь Иван Васильевич, помилуй!
И царь Иван Васильевич спросил:
— Кто-де есть в суме?
И он сказал ему:
— Я-де, архиерей.
И царь Иван Васильевич говорил же:
— Зачем-де ты сюда зашел?
И он сказал ему:
— Приходил-де ангел с неба и сказал-де то, что велено меня на небеса взять к богу, и я-де спросил его: «Умолил-де я, что ли?», и он-де мне сказал, что «умолил, архиерей божий», и я-де его спросил: «Как- де ты меня понесешь на небеса?», и он-де мне сказал: «Садись в эвту суму» и понес-де меня, я-де теперя не знаю где.
И царь Иван Васильевич сказал ему:
— Ты-де теперь в суме-та на Спасских воротах висишь!
И он взмолился ему:
— Помилуй-де меня, батюшка царь Иван Васильевич!