Надо изменить законы — необходимость этого очевидна как с политической, так и с моральной точки зрения.
Если бы вы были немцами или итальянцами, я сказал бы: «Посоветуйтесь со знатоками законов; надо лишь соблюдать нормы гражданского права». Но вы — французы, вы — не просто народ, а народ, олицетворяющий принцип, великий политический принцип. Его надо защитить любой ценой. Этот принцип должен жить. Живите же, во имя спасения мира!
Если по уровню промышленности Франция на втором месте в Европе, то по числу крестьян собственников, бывших солдат она вышла на первое, Ни у одного народа со времен Римской империи не было такой мощной основы. Вот почему Франция — и гроза, и оплот всего мира, вот почему на нее смотрят и со страхом, и с надеждой. Ведь это она выставит в грядущем армию, если нахлынут варвары.
Наши враги тешатся тем, что эта великая Франция, которая таится под спудом и безмолвствует, управляется Францией — микрокосмом, горстью людей шумливых и вздорных. Ни одно правительство со времен Революции не пеклось об интересах земледельцев. Промышленность, младшая сестра сельского хозяйства, отняла у него право первородства. Реставрация[91] содействовала росту землевладения, но только крупного. Даже Наполеон, столь дорогой сердцу крестьянина, так хорошо понимавший его, с самого начала упразднил подоходный налог, ложившийся главным образом на плечи капиталистов, а не крестьян; мало того, он отменил ипотечные законы, введенные Революцией с целью облегчить крестьянам получение денежных ссуд.
В наши дни хозяевами страны являются капиталисты и предприниматели. Сельское хозяйство дает свыше половины национального дохода, а затраты на него составляют лишь сто восьмую часть всех расходов! Наши экономисты относятся к сельскому хозяйству не лучше, чем правительство; их гораздо больше интересуют промышленность и предприниматели. Некоторые исследователи под словом «трудящиеся» подразумевают исключительно рабочих, забывая о двадцати четырех миллионах тружеников сельского хозяйства.
Между тем крестьяне составляют большую часть нашего народа, и при этом лучшую его часть, наиболее здоровую и в физическом, и в нравственном отношении.[92] Но они предоставлены самим себе; вера в бога, когда то их поддерживавшая, угасла в их сердцах, образования они не получают... Опорой их остается патриотизм, былая военная слава, своеобразная солдатская честь. Правда, крестьянин своекорыстен, себе на уме... Но можно ли упрекать его за это все, зная, что ему приходится претерпевать? Берите его таким, как он есть, со всеми его недостатками, и сравните с торговцами, которые вечно лгут и обманывают, или с тем сбродом, что работает на фабриках.
Неразрывно связанный с землей, живущий лишь думами о ней, крестьянин становится похож на нее. Он жаден, как земля; ведь земля никогда не скажет: «Довольно, хватит!» Он упрям, точно так же, как земля неподатлива и тверда; он терпелив и стоек: все минует, а он останется. Можно ли назвать пороками эти свойства? Если бы характер крестьянина не отличался ими, то Франции уже давно не существовало бы.
Если вы хотите правильно судить о крестьянах, посмотрите, как они ведут себя, вернувшись с военной службы. Взгляните: эти грозные солдаты, первые в мире, едва приехав из Африки,[93] где они храбро сражались, вновь берутся за лямку и начинают трудиться, как их сестры и матери, вести ту же полуголодную, полную лишений жизнь, какую вели их отцы. Теперь они воюют только с самими собою... Поглядите, как они, не жалуясь, не применяя насилия, ищут кратчайший путь к своей заветной цели, от которой зависят мощь и благополучие Франции, — к союзу человека с землей.
Если бы Франция сознавала, какая миссия лежит на ней, она несомненно помогала бы взявшимся за это дело. Но по роковому стечению обстоятельств его развитие в наши дни приостановилось.[94] Если такое положение сохранится и впредь, то крестьяне, вместо того чтобы покупать землю, начнут ее продавать, как в XVII веке, и вновь превратятся в наемников. Вернуться вспять на двести лет! Это было бы попятным движением не только класса земледельцев, но и всей нации.
Крестьяне ежегодно вносят в казну свыше полумиллиарда франков, и миллиард — ростовщикам. Все ли это? Нет, косвенные налоги не менее велики. Это вызвано высокими таможенными тарифами, которые в угоду промышленности препятствуют ввозу иностранных товаров, а тем самым — и вывозу нашей продукции заграницу.
Эти люди, столь трудолюбивые, питаются хуже всех. Они не видят мяса: скотопромышленники (по существу — крупные предприниматели) забирают его целиком,[95] делая это будто бы в интересах сельского хозяйства. Самый бедный рабочий ест белый хлеб, но тому, кто вырастил зерно, доступен лишь черный. Крестьяне делают вино, но выпивает его город. Да что там! Весь мир охотно пьет французские вина, за исключением самих виноградарей Франции.[96]
91
92
Жители городов составляют лишь одну пятую часть населения страны, но дают зато две пятых числа преступников.
94
Не только приостановилось, но и пошло вспять. Правда, Ипполит Пасси утверждает (Mém. Acad, polit, II, 301), будто с 1815 по 1830 год число землевладельцев по сравнению с остальной частью населения снизилось всего на два с половиной процента. Точны ли эти данные? Разве не более убедительны данные переписи 1826 года, таблицы движения населения в годы Империи и т. д.? См. статью Виллерме (V. Villermé. — «Journal des Economistes», 24, mai 1845).
95
И продают ему втридорога его единственную корову и волов... Животноводы говорят: «Нет земледелия без удобрений, а удобрений нет без скота». Они правы, но поступают вопреки этой сентенции. Ничего не улучшая, не внося никаких изменений в производство (если не считать сделанных с целью удовлетворить мелкое тщеславие и выпускать продукцию для богачей), поддерживая на высоком уровне цены на продукты низкого качества, они препятствуют бедным областям закупать более подходящий для них мелкий скот и столь необходимые удобрения. В результате и земля, и люди, лишенные возможности восстановить свои силы, чахнут от истощения.
96
Следует вспомнить вычисления Поля Луи Курье, доказавшего, что один арпан виноградника приносит доход: виноградарю — 150 франков, казне — 1300 франков. Правда, это несколько преувеличено, но, с другой стороны, надо отметить, что владелец этого арпана теперь гораздо больше обременен долгами, чем в 1820 г. Между тем нет более тяжелого труда, чем труд виноградаря; нелегко ему достается заработок! Поезжайте в Бургундию весной или осенью; на протяжении сорока лье каждый клочок земли по обе стороны дороги дважды в году перекапывают, разрыхляют, унаваживают, утыкают подпорками... Какой труд! и для чего? Чтобы в Берси или же Руане виноградный сок, обошедшийся так дорого, портили, фальсифицировали... С ним обращаются так же дурно, как и с виноградарями; жидкость, в которую его там превращают, — клевета и на природу, и на вино.
*