К несчастью, гнетущая монотонность труда, от которой этим пленникам фабрик некуда деваться, делает их непостоянными в личной жизни, они ищут разнообразия, перемен. Любовь то к одной, то к другой женщине — уже не любовь, а распущенность. Лекарство, которым лечат недуг, оказывается хуже самого недуга: изможденные кабальным трудом, рабочие истощают себя еще больше, злоупотребляя своим досугом.
Итак, физическая слабость, моральная неустойчивость... Все это приводит к чувству собственного бессилия — большой беде для этого класса. Они бессильны перед машиной и вынуждены следовать всем ее движениям; бессильны перед владельцем фабрики, бессильны перед множеством неизвестных им факторов, могущих в любой момент лишить их работы и хлеба. Прежние ткачи хотя и не были рабами машин, как нынешние, однако тоже признавали свое бессилие и проповедывали покорность. Их символ веры гласил: «Все в руцех божьих, а не человеческих». Недаром этот класс при первом своем появлении в средневековой Италии носил имя «Humiliati».[107] Правильное название![108]
Наши рабочие не так безропотны. Потомки воителей, они хотят стать полноценными людьми и прилагают непрерывные усилия, чтобы подняться. По мере возможности они ищут мнимую бодрость в вине. Много ли им надо, чтобы опьянеть? Побывайте, преодолев отвращение, в кабаках вы увидите что здоровый мужчина, пьющий неразбавленное вино, может выпить его много без каких либо неприятных последствий. Но рабочий пьет вино далеко не каждый день, он приходит в трактир прямо с фабрики, измученный, издерганный, он пьет бурду с примесью спирта (хоть эта бурда именуется вином), и опьянение неизбежно.
Вечная материальная зависимость; диктуемые инстинктом потребности, ввергающие в еще большую зависимость; моральная неустойчивость, душевная опустошенность — вот где корни их пороков. Не ищите же, как принято в наши дни, чисто внешних причин, вроде, например, скопления множества людей (в одном месте. Неужели природой заложено в человеке столько недостатков, что люди портятся, лишь только соберутся вкупе?
Но наши филантропы считают, что вся беда именно в этом, стараются отделить людей друг от друга, изолировать их, и думают, что излечить или предупредить порок можно, только заточив людей в склепы.
Сами по себе эти люди вовсе не плохи. Большей частью их приводят к порокам тяжелые условия жизни; порабощение механизмами, режим работы которых непосилен для живых существ, убийственно на них действует и пробуждает в них стремление к разрядке в редкие свободные часы. В этом, поистине, есть роковая неизбежность. Особенно страдают от нее женщины и дети Женщин жалеют меньше, хотя именно они, быть может, больше всех заслуживают сострадания. Они в двойной кабале рабыни машин, они получают столь жалкую плату за свой труд, что им приходится торговать своей молодостью, своим телом. Что с ними будет, когда они состарятся? Законы природы таковы, что женщина не может выжить если мужчина не станет ей помогать.
Во время упорной борьбы Англии с Францией, когда английские промышленники заявили Питту,[109] что из за высокой заработной платы они не в состоянии платить налоги, Питт ответил жестокой фразой: «Применяйте детский труд» Эти слова стали проклятием для Англии. С тех пор англичане вырождаются: вместо богатырей — слабосильные, хилые люди. Куда девались так восхищавшие всех свежесть и румянец щек английской молодежи? Она увяла, поблекла. И все потому, что выполнили совет Питта: стали применять детский труд.
Пусть этот урок пойдет нам на пользу! Ведь вопрос касается нашего будущего. Закон должен быть предусмотрительнее, чем отец семейства; родина — заботливее, чем мать. Она откроет школы, которые будут служить и убежищами для детей, и местом их отдыха, и защитой от фабрик.
Душевная опустошенность (мы уже упоминали о ней), отсутствие всяких духовных интересов являются одной из главных причин низкого умственного и культурного уровня фабричных рабочих. Их труд не требует ни силы, ни ловкости, не побуждает ум к деятельности, не дает ему ничего, решительно ничего. Тут не хватит никакой мощи духа. Школа должна будет пробудить у молодежи, на которою такой труд действует особенно отупляюще, интерес к какой нибудь возвышенной, благородной идее, могущей служить ярким маяком в те долгие, тоскливые часы, когда руки заняты, а голова пуста.
108
В курсе своих лекций и в своих книгах (особенно в пятом томе «Истории Франции») я не раз касался происхождения промышленности. Чтобы уяснить его себе, надо вернуться к более далекому прошлому, не усматривать (как это делается) зачатки промышленности в богатых, больших цеховых корпорациях, успевших приобрести доминирующее влияние в городах. Истоки промышленности берут свое начало от первых кустарей ремесленников, всеми презираемых париев, живших в те времена, когда первоначальные обитатели городов — купцы, домовладельцы, вообще собственники — единодушно третировали ремесленников, «синие ногти» как их пренебрежительно называли, когда буржуа позволяли им жить лишь в определенных районах города, например, между внутренним и внешним поясами укреплении (пфальбург), когда им отказывали в судебной защите до уплаты специального налога, когда им предписывали (удивительный произвол!) продавать свои изделия по определенным ценам бедным — по одной, богатым — по другой, и т. д.
109