Ведя как будто чисто физиологический, растительный образ жизни, эти люди думают, мечтают, и то, что у юношей является мечтой, у стариков становится мудростью, прозорливостью. У нас, людей образованных, есть всякие средства, могущие вызывать и питать размышления, запечатлевать их плоды. Но, с другой стороны, более отвлекаемые жизнью, удовольствиями, пустой болтовней, мы не в состоянии размышлять; еще реже мы этого хотим. Люди же из народа, наоборот, по самому характеру своего труда часто находятся в вынужденном уединении. В одиночку обрабатывая поле, в одиночку же обслуживая шумные станки, обособляющие их от остальных людей, они должны, если не хотят погибнуть от тоски, обращаться к самим себе, беседовать сами с собой.
В особенности это относится к женщинам из народа, которым более, чем кому нибудь, приходится быть добрыми гениями для своих семей, для своих мужей. Эти женщины, вынужденные изо дня в день прибегать к невинным хитростям, искусно добиваться своего, достигают в конце концов изумительной житейской мудрости. Я знавал таких, которые в старости сохраняли, несмотря на все перенесенные невзгоды, инстинктивное стремление к добру и, постоянно повышая размышлениями свой культурный уровень, развив свой ум за долгие годы самоотверженной, безупречно честной жизни, уже не могли быть отнесены ни к своему, ни к какому либо другому классу, а стояли выше всех классов. Их проницательность, сметливость были необычайны, даже когда речь шла о вещах, в которых они, казалось бы, не разбирались. Эти старые женщины отличались такой прозорливостью, что им легко можно было приписать способность угадывать будущее. Нигде я не встречал такого сочетания двух свойств, обычно считающихся столь различными и даже противоположными, — житейской мудрости и духа божьего.
Глава III
МНОГО ЛИ ВЫИГРЫВАЕТ НАРОД, ЖЕРТВУЯ СВОИМ ИНСТИНКТОМ? КЛАССЫ ПОМЕСИ
Крестьянин, описанный нами выше, столь осторожный, рассудительный, одержим, однако, навязчивой мыслью: вывести сына в люди. Его сын не должен быть крестьянином, пусть он сделается буржуа! Это удается как нельзя лучше: сын получает образование, становится священником, адвокатом или фабрикантом; вы легко его узнаете. Румяный, коренастый, он берется за все и все опошляет своей деятельностью. Это — краснобай, политик, влиятельное лицо, птица высокого полета, у него уже нет ничего общего с простым людом. Вы встретите его повсюду: его голос заглушает все другие голоса, а грубые отцовские руки скрыты лайковыми перчатками.
Я не так выразился: у отца были крепкие руки, а грубы они у сына. Отец, без сомнения, отличался большей тонкостью натуры и ума, был куда ближе к аристократам. Он говорил меньше, но шел прямо к цели.
Возвысился ли сын, заняв иное положение, чем отец? Прогрессивна ли эта перемена? Да, конечно — в смысле культуры и знаний и нет — в смысле самобытности и истинного благородства.
Все в наши дни меняют свое социальное положение, все возвышаются или воображают, будто возвысились. За тридцать лет полмиллиона рабочих взяли патенты на право заниматься торговлей или промыслом, сделались хозяевами. В деревнях не поддается учету число поденщиков, ставших собственниками. Огромное количество представителей низших слоев общества начали пробовать свои силы в так называемых свободных профессиях, до того переполнив их ряды, что дальше некуда.
Все это привело к коренным изменениям во взглядах и нравственных идеалах. Свойства души каждого человека стали зависеть от его материального положения. Как это ни странно, но существует душа бедняка, душа богача, душа торговца. Можно подумать, что человек — лишь придаток, а главное — его кошелек...
Классы не объединились, не образовали союза; произошло быстрое и стихийное смешение их. Несомненно, оно было необходимо, чтобы устранить неодолимые препятствия, возникшие перед новой идеей равенства. Но последствием этого смешения было то, что искусства, литература — словом, все опошлилось. Зажиточные и даже богатые люди очень легко довольствуются посредственными произведениями искусства, лишь бы те были дешевы; в любом роскошно обставленном доме можно найти банальные, некрасивые и даже уродливые вещи; все хотят искусства подешевле. Разбогатевшим недостает того, что отличает подлинно благородных, — способности к самопожертвованию; им не хватает этого качества как в искусстве, так и в политике. Они не умеют ничем жертвовать, даже в своих собственных интересах. Отпечаток духовной немощности лежит и на их развлечениях, и на их тщеславии, всему придавая вульгарный, тривиальный характер.