Всего этого можно было бы достигнуть, если бы оба понимали, что освобождение каждого из них зависит от другого. Образованный, так называемый культурный человек, ставший ныне рабом отвлеченных формул, обретет свободу, лишь общаясь с людьми инстинкта. Он думает достичь вечной молодости, обновить свою жизнь, путешествуя по дальним странам; но то, чего он ищет, находится рядом с ним: это — молодость и жизнь народа. В свою очередь народ, которого невежество и изоляция держат, как в тюрьме, освободится из нее и расширит свой кругозор лишь в том случае, если вступит в общение с наукой, если вместо того чтобы, чернить ее из зависти, станет ее уважать, как накопление трудов человечества, усилий всех предшествовавших поколений.
Для такой взаимной помощи, для серьезного и плодотворного обмена ценностями необходимо, должен признаться в этом, чтобы обе стороны проявили подлинно высокие свойства души. Мы призываем их к героизму. Есть ли призыв, более достойный человека и более естественный?
Героизм бедняков — это означает принести зависть в жертву, возвыситься над своей бедностью настолько, чтобы даже не интересоваться, хорошими или же дурными путями приобретено богатство. Героизм богачей должен состоять в том, чтобы, сознавая права бедняка, любить его и идти ему навстречу.
Да героизм ли это? Разве это не самый обыденный долг? Несомненно, но именно потому, что это долг, сердце неохотно мирится с ним. Такова уж грустная особенность нашей натуры: мы любим лишь тех, кому ничего не должны, — существа беспомощные, безоружные, не предъявляющие к нам никаких претензий.
Самоотверженность должна быть обоюдной. Демократизм до сих пор воспринимался лишь умом, как право, долг, закон, и в результате он стал мертворожденным законом. Воспримите его сердцем!
Вы возражаете: «Зачем? Мы издадим новые законы, столь разумные, сформулированные столь искусно, что людям не останется ничего другого, как любить». Но чтобы желать иметь эти разумные законы, чтобы следовать им, сначала надо любить.
«Да как же нам любить? Разве вы не видите непреодолимых препятствий в виде корыстных интересов, разделяющих нас? При той убийственной конкуренции, в сетях которой мы бьемся, разве можем мы быть до такой степени наивны и содействовать своим собственным соперникам, протягивать руку помощи: тем, кто завтра будет бороться с нами?»
Печальное признание! Значит, за несколько (тысяч франков, за какую нибудь ничтожную должность, которую вы скоро потеряете, — отдать истинный клад человеческой души: доброту, благородство, дружбу, родину, все, чем сердце богато?
Несчастные! Так скоро после Революции (и вместе с тем спустя столько времени) мы уже забыли, что наши молодые генералы, с которыми не мог сравниться никто, не завидовали друг другу, стремясь в неудержимом порыве к славной смерти, хотя все они боролись за одну и ту же возлюбленную, зажигавшую сердца самой страстной любовью, — за Победу... Навеки вошло в историю то прославленное письмо, в котором покоритель Вандеи[253] поддержал своим именем, своей репутацией человека, уже внушавшего страх, — победителя при Арколе[254] и поручился за него.[255] О, великая эпоха, великие люди, настоящие победители, перед которыми никто не мог устоять! Они одерживали верх над завистью так же легко, как и над вражескими войсками. О где вы, благородные души? Вдохните в нас частицу своего духа, чтобы нас спасти!
Глава II
О ЛЮБВИ И БРАКЕ
Тема эта настолько серьезна, что было бы легкомыслием пытаться изложить ее на нескольких страницах. Ограничусь лишь одним замечанием о том, что имеет важное значение для общей картины наших нравов.
Мы равнодушны к родине, ко всему миру, мы — плохие граждане, никудышные филантропы, но все таки можем утверждать, что один уголок нашего сердца не поражен эгоизмом — тот, где таится любовь к семье. Быть хорошим отцом семейства — достоинство, — выставляемое напоказ, часто не без пользы для себя.
253
254
Наполеон Бонапарт, разбивший в 1796 г. в этом месте (Северная Италия) австрийскую армию.
255
Известно, что Бонапарт стал внушать подозрения своими действиями в Италии, где он, ни с кем не советуясь и не считаясь, присвоил себе роль и правителя, и арбитра, единолично решал вопросы о перемирии, о дальнейшем продолжении войны, посылал рейнской армии денежные средства, не сносясь с казначейством, и т д. Пустили слух, будто его арестуют в собственной штаб квартире. Тогда Гош, желая оправдать Бонапарта, послал министру полиции письмо, которое было опубликовано. В нем Гош опровергает клеветнические слухи, распускаемые роялистами. «Почему Бонапарт стал объектом нападок для этих людишек? Не потому ли, что он разогнал их в вандемьере? Не потому ли, что он разбил войска стольких королей и дал Республике возможность со славой закончить войну? О, храбрый молодой генерал, кто из республиканских воинов не сгорает желанием подражать тебе? Смелей, Бонапарт, веди на Неаполь и Вену наши победоносные армии! Ответом твоим личным врагам пусть будет унижение королей. Придай новый блеск нашему оружию и предоставь нам заботиться о твоей славе!»