При этом условии всякая форма ассоциации хороша. Главное для нашего увлекающегося народа — индивидуальные качества, личные наклонности. Любят ли объединившиеся друг друга? Подходят ли они друг другу? — вот о чем надо спрашивать в первую очередь.[274] Союзы рабочих возникнут и окрепнут, если в них станет царить взаимная любовь. В этих союзах рабочие — сами себе хозяева, будут жить по братски, не нуждаясь в начальниках, но для этого нужно, чтобы они очень любили друг друга.
Эта любовь заключается не только во взаимном расположении; для нее недостаточны сходство вкусов, близость характеров. Любить надо, следуя зову своего естества, но всем сердцем, т. е. быть всегда готовым к самопожертвованию, к отказу от своих личных интересов ради общего блага.
Что можно сделать на этом свете, ничем не жертвуя?[275] Самопожертвование — основа мира, без него мир обрушился бы разом. Даже при наличии самых лучших инстинктов, самых честных характеров, самых совершенных натур все пошло бы прахом без этого главнейшего средства спасения.
«Принести себя в жертву другому? Статочное ли дело? Где это видано, где это слыхано? — воскликнут скандализованные философы. — Пожертвовать собою, и ради кош? Ради человека, который, как вам доподлинно известно, стоит меньше, чем вы; губить в угоду ему то, что имеет бесконечно большую ценность?» (ведь действительно, никто не преминет приписать себе такую ценность).
В этом, не будем таить, основная трудность. Люди жертвуют собою лишь ради того, что считают беспредельно великим. Для жертвы нужен алтарь, нужно божество, во имя которого люди познали бы и любили бы друг друга. Как же нам приносить жертвы? Мы растеряли своих богов!
Был ли этим необходимым связующим звеном бог Слово, в той форме, каким его знали средние века? История отвечает: нет! Средневековье обещало людям единение, но привело лишь к войне. Этому божеству пришлось воплотиться вторично, придя на землю в 1789 г. Тогда оно придало союзу людей более разностороннюю, более правильную форму, которая одна только и может нас объединить, спасти мир.
О Франция, славная мать, не только породившая нас, но и зачавшая свободу для всех других наций, сделай так, чтобы мы возлюбили друг друга на твоем лоне!
Глава IV
РОДИНА. ИСЧЕЗНУТ ЛИ ОТДЕЛЬНЫЕ НАЦИОНАЛЬНОСТИ?
Если мы сравним наши времена с полными вражды и ненависти временами средневековья, то увидим, что антипатии между нациями уменьшились, законы смягчились, мы вступили в эру доброжелательного отношения людей друг к другу, в эру братства. У наций уже появились кое какие общие интересы, они стали взаимно подражать — обмениваться модами, новинками литературы. Можно ли сказать в связи с этим, что национальный дух слабеет? Рассмотрим этот вопрос подробно.
Что действительно ослабело у каждой нации, так это внутренние различия и раздоры. Несходство между французскими провинциями быстро сглаживается. Шотландия и Уэльс вошли в тесный союз всей Британии.[276] Германия ищет пути к такому же союзу и, кажется, готова принести ему в жертву противоречащие друг другу интересы, из за которых она теперь разделена.
То, что отдельные народности, входящие в состав большой нации, поступаются ради нее своими частными интересами, несомненно укрепляет ее. Правда, эта нация утрачивает, быть может, кое какие красочные особенности, характерные для нее с точки зрения отдельного наблюдателя, но зато она делает свой дух мощнее, дает ему возможность проявить себя. Лишь с того времени, когда Франция растворила в себе различные Франции своих провинций, она открыла миру все разнообразие своего национального гения. Она нашла себя и, провозгласив принципы того права, которое в будущем сделается всемирным, тем самым показала, что отличается от других стран более, чем когда бы то ни было.
То же самое можно сказать и об Англии: с ее машинами, кораблями, пятнадцатью миллионами рабочих она гораздо менее похожа на другие нации, чем во времена Елизаветы. Германия, ощупью искавшая себя в семнадцатом и восемнадцатом веках, обрела себя в Гете, Шеллинге[277] и Бетховене;[278] лишь с этих пор она могла серьезно стремиться к объединению.
274
Форма ассоциации имеет несомненно большое значение, но все же стоит на втором плане. Восстанавливать старинные формы — корпорации, цеховую тиранию, надевать на себя вериги, чтобы быстрее идти вперед, разрушать достигнутое Революцией, с легкой руки уничтожать то, чего люди добивались столько веков, представляется мне бессмысленным. С другой стороны, думать, будто государство, которое и сейчас делает так мало из входящего в круг его обязанностей, сможет выполнять функции фабриканта и торговца для всех — разве это не значит передать все чиновникам? А ведь чиновники — не ангелы. Будучи облечены столь необычной властью, разве они окажутся менее подверженными коррупции, чем фабриканты и торговцы? И уж во всяком случае чиновники не будут обладать их энергией, активностью, предприимчивостью.
Что касается общины, достаточно нескольких слов. Община
Какие же формы ассоциаций возможны? Мне кажется, что они должны быть различны в зависимости от профессий, ибо профессии бывают более или менее сложные, требуют большего или меньшего единоначалия в руководстве работающими. Формы объединений должны быть различны в разных странах в зависимости от характера, присущего тому или иному народу. Это важное замечание, которое я когда нибудь разовью подробнее, можно обосновать бесчисленным множеством фактов.
275
Ни одна эпоха не являла таких примеров этого, как наша. Где, когда вы видели, чтобы такие полчища людей, столько миллионов их безропотно, смиренно, молча страдали и умирали?
276
Уэльс (Валлис) — восточная часть Англии, вошедшая в ее состав при Генрихе VIII (1536). Шотландия, присоединенная к Англии в XVII вв., окончательно вошла в ее состав в 1707 г.
277
278