Англия и Германия и по крови, и по языку, и по инстинкту чужды великой римско христианской демократической традиции мира. Правда, они кое что заимствуют из нее, но без всякой гармонии с принципами, свойственными им самим; они заимствуют косвенно, неуклюже, нерешительно, в одно и то же время берут и отвергают. Приглядитесь к этим народам, и вы заметите как в их быту, так и в состоянии умов разлад между жизнью и принципами, разлад, которого во Франции нет. Эта дисгармония (даже если не учитывать ее истинной сущности и ограничиться внешними формами, в какие она выливается, например, в одной лишь области искусства) всегда будет мешать миру учиться у этих стран, искать в них образцы, достойные подражания.
Во Франции, напротив, такое противоречие отсутствует. Кельтский элемент в ней так тесно переплелся с романским, что они образовали единое целое. Германский же элемент, насчет которого кое кто поднимает столько шума, совершенно незаметен.
Франция ведет свое начало от Рима,[301] поэтому надо изучать латинский язык, римскую историю, римское право. В образовании, включающем все это, нет ничего нелепого. Но оно нелепо потому, что не пронизывает чувством Франции все, относящееся к Риму; оно схоластически, грубо ставит акцент на Рим, делает его изучение самоцелью и отодвигает на задний план главное, а именно Францию.
Эту главную цель нужно показать детям с самого начала. Пусть отправным пунктом будет их родина, Франция; через Рим они — снова вернутся к ней. Лишь тогда образование будет гармоничным.
В тот день, когда наш народ пробудится и посмотрит вокруг себя широко раскрытыми глазами, он поймет, что единственный способ продержаться — это дать всем (в большем или меньшем объеме, в зависимости от наличия у них досуга) такое гармоничное образование, создающее образ родины в сердцах детей. Другого пути к спасению нет. Мы уже состарились, погрязли в пороках, и у нас нет желания избавиться от них. Если господь и спасет эту прославившуюся, но несчастную страну, то сделает это при помощи детей.
Глава VII
ВЕРА РЕВОЛЮЦИИ. ОНА НЕ СОХРАНИЛА СВОЮ ВЕРУ ДО КОНЦА И НЕ ПЕРЕДАЛА С ПОМОЩЬЮ ПРОСВЕЩЕНИЯ СВОЙ ДУХ НАРОДУ
Единственным правительством, которое серьезно занималось вопросами народного образования, было правительство Революции. Учредительное[302] и Законодательное[303] собрания заложили принципы народного просвещения, сформулировав их удивительно четко, в чисто гуманистическом духе. Конвент,[304] несмотря на жестокую борьбу с другими странами и самой Францией (которую он спасал вопреки ее воле), несмотря на грозившие его членам опасности, обезглавленный, поредевший, все же не бросил начатого святого дела и упорно продолжал рассматривать вопросы народного просвещения. Бурными ночами, когда каждое заседание затягивалось до бесконечности и могло стать последним, члены Конвента, не выпуская оружия из рук, умудрялись найти время для обсуждения и разбора различных систем образования. «Если мы декретируем образование, — сказал как то один из членов Конвента, — то можно будет считать, что мы жили на свете недаром».
Три принятых Конвентом декрета об образовании проникнуты величием и здравым смыслом. Они охватили все дело народного просвещения сверху донизу — и педагогические училища, и начальные школы. Эти декреты несли яркий свет знаний прежде всего в гущу народа. Затем как о более второстепенном в них говорилось о промежуточных звеньях — центральных школах или коллежах, где могли бы учиться дети богачей. Тем не менее вся система образования представляла собою одно стройное, гармонически развитое целое; тогда уже знали, что нельзя воздвигать огромное здание, постепенно делая к нему пристройку за пристройкой.
День, который останется в веках! Это произошло за два месяца до 9 термидора.[305] Страна оправилась от потрясений и верила, что будет жить. Выйдя из могилы, сразу повзрослев на двадцать столетий, окровавленная, но лучезарная Франция призвала всех своих детей извлечь великий урок из ее грандиозного опыта, сказала им: «Идите и смотрите!»[306]
Когда докладчик Конвента произнес простые, но полные значения слова: «Лишь время может учить Республику!» — на чьи ресницы не навернулись слезы? Все дорого заплатили за урок, преподанный временем, все заглянули в лицо смерти, а кое кто не сумел выдержать ее взгляд...
После перенесенных испытаний казалось, что пришла пора успокоиться всем человеческим страстям; верилось, что больше не будет места ни тщеславию, ни корысти, ни зависти. Лица, занимавшие наиболее высокие посты в государстве, согласились взять на себя скромные обязанности учителей.[307] Лагранж и Лаплас[308] преподавали простую арифметику.
вернуться
Излюбленная теория некоторых французских историков, в том числе и самого Мишле, считавших, что римляне, завоевав Галлию и сделав ее своей провинцией, передали находившимся на стадии варварства галлам зачатки своей культуры и постепенно приобщили их к цивилизации.
вернуться
Учредительное собрание (1789—1791) — первое высшее представительное и законодательное собрание Франции периода революции конца XVIII в. После выработки и утверждения конституции Учредительное собрание разошлось, уступить место Законодательному.
вернуться
Законодательное собрание (1791—1792), избранное на основании конституции 1791 г, имело чисто буржуазный характер и боролось против стремлений народных масс углубить революцию. Было сметено восстанием 10 августа 1792 г. и уступило место Конвенту.
вернуться
Конвент (1792—1795) был по сравнению с Учредительным и Законодательным собраниями наиболее демократическим буржуазным представительным учреждением. Конвент провозгласил уничтожение королевской власти, объявил Францию республикой.
вернуться
Контрреволюционный переворот 9 термидора (27 июля) 1794 г., низвергший якобинскую диктатуру, превратил Конвент в орудие буржуазной контрреволюции. 26 октября 1795 г. термидорианский Конвент был распущен и уступил место Совету пятисот и Совету Старейшин.
вернуться
Главным плодом этого опыта было то, что с тех пор людская кровь обрела грозную силу против тех, кем она проливается. Мне нетрудно доказать, что Франция была спасена невзирая на террор. Террористы причинили нам огромное зло; оно все еще живо. Загляните в любую хижину самой отдаленной европейской страны: о терроре там помнят, его проклинают. Короли и цари хладнокровно казнили, сослали в сибирские рудники, заточили в свои Шпильберги*, тюрьмы и казематы значительно большее количество людей, и все же воспоминания о жертвах кровавого террора не изгладились из памяти народов. Мы должны пользоваться любым случаем, чтобы протестовать против этих жестокостей, которые вовсе не характерны для нас и не могут вменяться нам в вину. Францию спас порыв, охвативший армию. Этот порыв был поддержан Комитетом общественного спасения, куда входили талантливые военачальники, которых Робеспьер ненавидел и погубил бы, если б мог обойтись без них. К самым честным нашим генералам Робеспьер и его друзья относились с недоверием и недоброжелательностью, ставили им всевозможные препятствия. Сейчас у меня нет времени останавливаться на этом, но хотелось бы высказать пожелание, чтобы Ру и Бюше при переиздании своего полезного компилятивного труда выбросили свои мрачные парадоксы, апологию 2 сентября и Варфоломеевской ночи, ярлык честных католиков, навешенный на якобинцев, издевки над Шарлоттой Корде (т. 28, стр. 337), восхваление Марата и т. д. «Марат, проводя политику репрессий, действовал со здравым смыслом и чувством меры...» (стр. 345). Нечего сказать, обоснованное восхваление того, кто потребовал сразу двести тысяч голов! («Le Publiciste», 14 décembre, 1792). Эти новоявленные католики в своем рвении оправдать террор приняли всерьез тот довод, который был в шутку придуман в его защиту Шарлем Нодье, любящим парадоксы редактором газеты «Quotidien».
Я не стал бы делать здесь это примечание, если бы эти благоглупости не старались распространять с помощью дешевых газет в народе, среди рабочих, которым некогда изучить вопрос как следует. (Прим. автора.)
Шпильберг — замок в Моравии, служивший тюрьмой для государственных преступников в Австро Венгерской монархии.
Комитет общественного спасения — центральный орган якобинской диктатуры.
Робеспьер Максимилиан (1758—1794) — выдающийся деятель французской революции конца XVIII в., глава революционного правительства якобинской диктатуры. Казнен после контрреволюционного переворота 9 термидора.
Бюше Филипп (1796—1865) — французский философ, последователь Сен Симона, политический деятель и писатель. Мишле имеет в виду «Историю революции», написанную Бюше совместно с Ру.
Апологию 2 сентября ... — речь идет о массовых казнях политических заключенных (преимущественно духовных лиц) в парижских тюрьмах 2—5 сентября 1792 г., когда парижане узнали о начале интервенции, организованной контрреволюционерами эмигрантами против Республики.
Варфоломеевская ночь — избиение католиками протестантов (гугенотов) в Париже в ночь на 24 августа 1572 г. Здесь к ней приравниваются казни 2—5 сентября 1792 г.
Якобинцы — во главе с Робеспьером осуществляли диктатуру с 31 мая 1793 г. по 27 июля 1794 г. В этом примечании снова отражается отрицательное отношение Мишле к якобинской диктатуре вообще и к Робеспьеру — в частности. Героем французской революции для Мишле является Дантон, а в Робеспьере он' видит дух нетерпимости и насилия. Мишле клеймит «якобинских попов», которые погубили революцию. Он признает, что Робеспьер, этот неподкупный, обладал целым рядом добродетелей, но добродетель — это не героизм. Робеспьеру, по мнению Мишле, недоставало одного дара, которым так щедро наделен народ: «благостности, чего то очень наивного и глубокого, дающего ключ к пониманию масс». «Робеспьер, — писал Мишле в «Истории революции», — это — великолепный ум», героем же является Дантон, этот «великий и бесстрашный служитель революции», стремившийся к объединению партий.
Корде Шарлотта (1768—1793) — контрреволюционерка, убившая Марата.
Марат Жан Поль (1743—1793) — выдающийся деятель французской революции конца XVIII в., один из вождей якобинцев, пламенный трибун, публицист, подписывавшийся «Друг народа», ученый.
Нодье Шарль (1780—1844) — французский писатель, публицист, критик, филолог и библиограф.
вернуться
Я нашел в архивах подлинник списка лиц, согласившихся преподавать в центральных школах (тогдашних коллежах): Сийес, Дону, Редерер, Гаюи, Кабанис, Лежандр, Лакруа, Боссю, Соссюр, Кювье, Фонтан, Женгене, Лагарп, Ларомигьер и др. (Прим. автора.)
Сийес Эмманюэль (1748—1836) — деятель французской революции конца XVIII в., аббат. Играл видную роль при Директории, был одним из трех консулов, содействовал перевороту 18 брюмера. При Первой империи — сенатор.
Дону Пьер (1761—1840) — французский историк, член Конвента, один из составителей Конституции VIII года и организаторов Парижской академии наук.
Редерер Пьер (1754—1835) — французский политический деятель, при Наполеоне I — один из организаторов реформы управления.
Гаюи Рене (1743—1822) — французский минералог, один из создателей кристаллографии.
Кабанис Жорж (1757—1808) — французский государственный деятель, философ сенсуалист.
Лежандр Адриен (1752—1833) — французский математик.
Лакруа Сильвестр (1765—1843) — французский математик.
Боссю Шарль (1730—1814) — французский математик.
Соссюр Орас (1740—1799) — швейцарский физик и геолог.
Кювье Жорж (1769—1832) — выдающийся французский ученый палеонтолог.
Фонтан Лео (1757—1821) — французский литератор, ректор Парижского университета.
Женгене Пьер (1748—1816) — французский литератор и историк литературы.
Лагарп Фредерик (1754—1838) — французский ученый, наставник Александра I.
Ларомигьер Пьер (1756—1844) — французский философ, один из основателей эклектизма.
вернуться
Лаплас Пьер (1749—1832) — выдающийся французский математик и астроном.