Несмотря на неприязненное отношение Мишле к машинам (в прямом смысле), связанное с опасением, что они сделают людей своими рабами и уничтожат искусство, заменив художественные произведения стандартными поделками, Мишле признает выгоды и преимущества, принесенные введением машин. В частности, он указывает, что товары, изготовленные с помощью машин, доступны беднякам; появление дешевых хлопчатобумажных тканей он называет «своего рода революцией во Франции». Но он обрушивается на «злосчастную способность объединять свои силы, не объединяя сердец, сотрудничать не любя, действовать и жить вместе, не зная друг друга».
Страстно осуждая это механическое сближение, Мишле призывает к объединению двух противоположных элементов, входящих в состав нации: простых людей инстинкта и действия — с людьми размышления и рассудка. «Общество лишь тогда достигнет высшей степени гармонии и плодотворности, — заявляет Мишле, — когда образованные классы... приняв к себе и усыновив людей инстинкта и действия, поделятся с ними светом знаний, а у них позаимствуют жар души».
Итак, любовь к простому народу, полное взаимопонимание между ним ж верхними общественными слоями, которые должны поделиться с ним своими знаниями и культурой, — вот единственный способ устранить существующий разлад. Мишле против всяких реформ, предлагаемых различными партиями. Он считает, что нужен совсем иной якорь спасения.
«Французы, к каким бы классам и партиям вы ни принадлежали, — восклицает Мишле, — каково бы ни было ваше социальное положение, запомните одно: на земле у вас есть лишь один верный друг; это — ваша родина».
Таким образом, с точки зрения Мишле, социальная рознь может быть побеждена только одним средством — любовью к родине и взаимным самопожертвованием всех классов общества. Однако источником этих чувств должна служить не христианская религия. Отнюдь нет! Мишле хотел бы утвердить новую религию, религию социальной любви, проводником которой должна стать народная школа, где дети богачей и бедняков будут воспитываться в тесном единстве.
Эта надежда на единение, достигаемое уже в школе, звучит несколько неожиданно, если вспомнить, какие горькие чувства оставила школа у самого Мишле, сына бедных родителей, жестоко страдавшего от своих богатых товарищей. Хуже всех, — вспоминал Мишле впоследствии, — к нему относились товарищи по классу. Но, как бы то ни было, он пришел к заключению, что разрешить социальный вопрос можно только с помощью воспитания. Революция 1789 г. не осуществила, по мнению Мишле, своих идеалов, потому что не сумела перевоспитать людей. Для достижения этой цели Мишле предлагает создать общенародные школы. В подобных школах все дети, независимо от социального положения их родителей, должны находиться год или два; сближение между классами должно начинаться уже на школьной скамье; это — главная задача, а к специальному образованию можно приступить позже. В общенародной школе, по мнению Мишле, надо развивать не разум, не знания, а внушить детям и богачей, и бедняков веру в отечество, показать его наглядно. «Как было бы хорошо, — высказывает Мишле свое заветное убеждение, — если бы все дети одного народа хоть некоторое время сидели на одних скамьях, увидели и узнали друг друга прежде, чем познать пороки бедности и богатства... Они получили бы неизгладимое представление о родине... Она предстала бы детям воочию... в виде детской общины... где все равны, все сидят за общей духовной трапезой».
Родина должна быть в этой школе главным предметом изучения и преподавания; дети должны усвоить себе принцип родины, познать ее в историческом ее развитии. Пусть ребенок сначала узнает, что у него есть родина, которая «написала собственной кровью и обнародовала великий, справедливый закон братства». Затем пусть он изучит историю своей родины и узнает о том, что Франция была спасена дважды: первый раз — Жанной д'Арк, второй раз — революцией 1789 года. «И, наконец, — пишет Мишле, — самый важный, самый главный урок — о безграничной преданности, о способности к самопожертвованию, которую выказали наши отцы, о том, сколько раз Франция жертвовала жизнью своих детей ради счастья других народов».
Читая эти страстные призывы Мишле, его экзальтированно-патриотическое превознесение революционной роли Франции, следует помнить, среди какого кипения политических страстей, борьбы партий, социального кризиса писались эти строки в конце 1845 г., когда новая революция уже стучалась в двери. В этой ситуации Мишле усматривал один выход — перевоспитание общества. «В чем первая задача политики? — спрашивает он, и отвечает: Воспитание. А вторая? — Тоже воспитание. А третья? — Опять-таки воспитание».