Во время упорной борьбы Англии с Францией, когда английские промышленники заявили Питту,[109] что из-за высокой заработной платы они не в состоянии платить налоги, Питт ответил жестокой фразой: «Применяйте детский труд» Эти слова стали проклятием для Англии. С тех пор англичане вырождаются: вместо богатырей – слабосильные, хилые люди. Куда девались так восхищавшие всех свежесть и румянец щек английской молодежи? Она увяла, поблекла. И все потому, что выполнили совет Питта: стали применять детский труд.
Пусть этот урок пойдет нам на пользу! Ведь вопрос касается нашего будущего. Закон должен быть предусмотрительнее, чем отец семейства; родина – заботливее, чем мать. Она откроет школы, которые будут служить и убежищами для детей, и местом их отдыха, и защитой от фабрик.
Душевная опустошенность (мы уже упоминали о ней), отсутствие всяких духовных интересов являются одной из главных причин низкого умственного и культурного уровня фабричных рабочих. Их труд не требует ни силы, ни ловкости, не побуждает ум к деятельности, не дает ему ничего, решительно ничего. Тут не хватит никакой мощи духа. Школа должна будет пробудить у молодежи, на которою такой труд действует особенно отупляюще, интерес к какой-нибудь возвышенной, благородной идее, могущей служить ярким маяком в те долгие, тоскливые часы, когда руки заняты, а голова пуста.
В наши дни царящая в школах скука лишь усугубляет утомление. Вечерние школы – это просто издевательство. (Вообразите себе несчастных ребятишек, вставших до рассвета и бредущих с фонарями в руках на работу куда-нибудь за целое лье,[110] а то и два от Мюлуза.[111] Вечером они, промокшие и усталые, спотыкаясь и скользя, возвращаются по грязным тропинкам Девиля… Попробуйте позвать их в школу, заставить учиться!
Как ни тяжело положение крестьян, но есть значительная разница между ними и теми, о ком мы говорим сейчас. Эта разница – в пользу крестьян; хотя она не влияет непосредственно на отдельных людей, но отражается на всем классе в целом. Короче говоря, в деревне дети счастливее.
Полуголые, босиком, с куском черного хлеба, они стерегут коров или гусей, дышат свежим воздухом, играют. Сельскохозяйственный труд, в котором они участвуют сызмальства, укрепляет их организм. Те драгоценные годы, когда человек формируется физически и нравственно, они проводят на свободе, в кругу семьи. Они вырастают сильными и могут постоять за себя в жизненной борьбе, какие бы страдания их ни ждали.
Впоследствии судьба крестьянина может стать плачевной, он может попасть в кабалу к ростовщику, но до этого он двенадцать – пятнадцать лет наслаждается полной свободой – огромное преимущество, ценность которого бесспорна.
Фабричный же рабочий всю жизнь тащит тяжкий груз, оставленный ему детством, которое не укрепило его, а, наоборот, ослабило и часто развратило. Он уступает крестьянину и в физическом, и в моральном отношении. Тем не менее, у него есть и положительные качества: он общительнее, характер у него мягче. Даже влачащие самое жалкое существование рабочие, терпя жесточайшую нужду, не идут на преступления; они ждут, надеясь, что их участь улучшится, и умирают с голоду.
Автор одного из лучших современных исследований,[112] спокойный и трезвый наблюдатель, которого нельзя заподозрить в тенденциозности, приводит в защиту этого класса, не скрывая его пороков, следующее свидетельство: «Я убедился, что одно чувство у наших рабочих развито гораздо больше, чем у представителей обеспеченных классов, а именно – природная склонность помогать друг другу, поддерживать друг друга в беде, какова бы она ни была».
Не знаю, правда ли, что это – единственное преимущество наших рабочих, но как оно велико! Пусть же они будут хоть и несчастнее всех, но зато всех 'сострадательнее. Пусть их сердца не черствеют от нужды! Пусть, несмотря на свое порабощение, они не питают вражды ни к кому, пусть любят друг друга! Разве это не славный удел? Люден, которых считают выродившимися, возвеличит суд божий.
Глава III
Тяготы ремесленника
Подросток, уходящий с фабрики, где он обслуживал машины, и поступающий в обучение к мастеру, безусловно поднимается на ступеньку выше в производственном процессе: требования, предъявляемые к его уму и рукам, повышаются. Он перестанет быть придатком бездушного механизма, будет работать сам – словом, превратится в мастерового.
Его ум разовьется, но страдать он будет еще больше. Машину можно отрегулировать, человека – нельзя.[113] Машина безучастна ко всему: она не капризничает, не сердится, не дает подзатыльников. Отработав на фабрике положенное число часов, подросток располагал своим временем; ночью oн мог отдыхать. Теперь же, став учеником, он и днем и ночью зависит от хозяина. Рабочий день ученика не ограничен; беда ему, если он замешкался, выполняя срочный заказ. Он не только трудится, но вдобавок заменяет домашнюю прислугу; над ним измывается не только хозяин, но и все члены хозяйской семьи. Когда хозяин или его жена чем-нибудь озлоблены, раздражены – дурное настроение вымещается на ученике. Если плохо идут дела – ученика бьют; хозяин вернулся домой пьяным – опять-таки бит бывает ученик. Не хватает работы или ее слишком много – ученика все равно бьют и в том и в другом случае.
Этот пережиток ведет свое происхождение от первых шагов ремесла, еще тесно связанного с крепостническим строем. Правда, согласно договору об ученичестве, хозяин должен быть для ученика вторым отцом, но он пользуется отцовскими правами лишь для того, чтобы применять на деле изречение царя Соломона: «Не жалей розог для чада своего». Еще в XIII веке властям приходилось обуздывать чересчур рьяных «отцов».
Грубо и жестоко обращается с учениками не только хозяин, и терпеть такое обращение приходится не одним лишь ученикам. В цехах существует своего рода иерархия, и тем, кто ниже, достается от тех, кто выше. Об этом свидетельствуют некоторые сохранившиеся до сих пор прозвища: подмастерьев именуют «волками»; притесняемые «обезьяной» – хозяином, они помыкают «лисами» – подручными, а те в свою очередь с лихвой срывают злобу на несчастных «кроликах» – учениках.
За десять лет колотушек и истязаний ученик должен был еще платить; и платил он всякий раз, когда его переводили в следующий разряд этой строгой табели о рангах. Наконец, сведя близкое знакомство: в бытность учеником – с плеткой, а в бытность подручным – с палкой, он сдавал испытания старшинам цеха, заинтересованным в том, чтобы по возможности ограничить численность членов корпорации. Пробную работу могли забраковать, не принять, и обжалованию это решение не подлежало.
В настоящее время двери распахнуты широко, обучение стало менее длительным, обращение с учениками – не таким бесчеловечным. Их берут охотно: как ни незначительна извлекаемая из их труда прибыль (получает ли ее хозяин, или отец, или цеховая организация), она является стимулом к приему все новых и новых учеников, и число обучающихся ремеслам все растет, превышая потребность.
Ремесленники прежних времен преодолевали много препятствий, чтобы получить доступ к званию мастера, но зато были немногочисленны, пользовались в силу этого своеобразной монополией и не знали тех забот, какие тяготят нынешних мастеровых. Они зарабатывали гораздо меньше,[114] но редко оставались без работы. Веселые, легкие на подъем подмастерья много странствовали, останавливаясь то там, то сям, в зависимости от того, где был спрос на их труд. Наниматель зачастую предоставлял им кров, а иногда и кормил, конечно, не до отвалу. Вечером, съев ломоть сухого хлеба, подмастерье забирался на чердак пли сеновал и засыпал сном праведника.
109
111
112
Villermé. Tableau de l'état physique et moral des ouvriers des manufactures de coton, 1840. Валлерме пишет, что в ноябре 1840 г., когда нехватка сырья вынудила одного фабриканта рассчитать часть рабочих, оставив только имевших большой стаж, последние обратились к нему с просьбой распределить труд и заработок между всеми поровну, чтобы никого не пришлось увольнять (t. II, р. 71). См. также: t. I, р 89, 366–369; t. II, р. 59, 113.
Многие рабочие, которых обвиняли в безнравственном образе жизни, давно женились бы, имей они деньги и необходимые документы (Fregier, t. II, p. 160).
Мнению тех, кто утверждает, будто фабричные рабочие зарабатывают вполне достаточно, можно противопоставить справедливое заявление Веллерме (t. II, р. 11): чтобы их заработок мог быть признан достаточным, необходимо наличие четырех факторов – здоровья, полной загруженности работой, малодетности (не более двух: детей на семью) и, наконец, воздержания от всех пороков. Редко случается, чтобы все эти факторы были одновременно налицо.
113
Леон Фоше превосходно описывает эту разницу (Léon Faucher. Le travail des enfants à Paris. – «Revue des Deux Mondes», 15 novembre 1844). См. также то, что он пишет об ученичестве в мелкой кустарной промышленности (Etudes sur l'Angleterre, т II). Этот превосходный экономист, показавший себя и талантливым писателем, приоткрывает здесь завесу не только над фабричным адом, но и над другим адом, о существовании которого не подозревали.
114
Выше (стр. 34) мы говорили о заработке фабричных рабочих. Если изучить вопрос о заработной плате в целом, то мы найдем немало противоречий. Одни говорят, что заработная плата поднялась, и они правы, так как сравнивают с уровнем 1780 года или еще более ранним. Другие утверждают, что заработная плата снизилась, и они тоже правы, ибо исходят из данных 1824 года; фабричные рабочие с тех пор стали зарабатывать меньше, а если кое-где повышение заработной платы имеет место, то это повышение кажущееся: ведь стоимость денег упала и тот, кто сохранил прежний заработок, в действительности получает на целую треть меньше. Пусть он по-прежнему зарабатывает три франка в день, но их покупательная способность равна только двум франкам. Добавьте к этому, что его потребности выросли (так же, как расширился кругозор) и теперь ему не хватает множества вещей, к которым он раньше был равнодушен.
Во Франции заработная плата увеличилась значительно больше, чем в Швейцарии и Германии, но и потребности французских рабочих больше.
Средний заработок парижских рабочих, равный (по Леону Фоше и Луи Блану*) трем с половиной франкам в день, достаточен для холостяка, но его никак не может хватить для женатого рабочего, имеющего детей.
Привожу средние размеры заработка, которые различные авторы пытались установить
1698 (Вобан). – 12 су в день
1738 (Сен-Пьер) – 16 «су в день
1788 (А. Юнг) – 19су в день
1819 (Шапталь) – 25 су в день
1832 (Морог) – 30 су в день
1840 (Виллерме) – 40 су в день
Это относится к городской промышленности. В деревне рост заработной платы гораздо меньше.