Этот список позволяет выявить лишь общий состав персонажей полесской демонологической системы, но о внутренней се структуре, о том, какие элементы являются доминирующими, приоритетными, наиболее распространенными, а какие — периферийными, единичными, слабо разработанными, можно будет судить только после того, как будет наглядно представлено количественное соотношение текстов в соответствующих тематических разделах.
Вполне возможно, что в записях нашего архива не нашли своего отражения некоторые редко встречающиеся демонологические поверья. Например, нс были зафиксированы нашими собирателями гомельские и брянские свидетельства о персонажах, именуемых доброхоты, доброхожие, которые рассмотрены в работах таких опытных собирателей, как Г. И. Лопатин и Е. М. Богансва, см. (Лопатин 2005, 34—38; Лопатин 2007, 275—276; Боганева 2009, 14—16). Судя по опу бликованным текстам, это название относится не к конкретному персонажному типу, а ко всей нечистой силе в целом, т. е. речь, по-видимому, идет об обобщенном термине, который применяется то к русалке, то к некрещеным детям, то к черту и т. п. Отсутствуют в записях нашего архива поверья (традиционно причисляемые к сфере «низшей» мифологии) о так называемом «неразменном рубле», называемом в Полесье перэходные грошы или лихый чэцъвертак, см. (Pictkicwicz 1938. 214—215). Но в целом представленный выше список персонажей, по-видимому. вполне достоверно отражает особенности народной демонологии Полесья. Это подтверждают современные пу бликации полевых материалов наших белорусских коллег. Так, в пространной обзорной статье В. В Казначеева «Современное состояние восточнополесской мифологической традиции» были проанализированы результаты экспедиционной работы, предпринятой в 1992—1994 гг. минскими собирателями на территории семи р-нов Гомельщины. К числу массовых и наиболее популярных автор относит свидетельства о домовике, домашнем уже, черте, вихре, «ходячем» покойнике, русалке, а также о «знающих» людях (колдунах, ведьмах, знахарях); в меньшей степени известны представления о лесных, водяных. полевых и болотных ду хах, о волколаке, персонажах, которыми путают детей. В качестве единичных фиксируются такие названия, как росомаха, мара, ктмара, которые утратили мифологическую семантику и фигурируют лишь в некоторых фразеологических оборотах и сравнениях (Казначеев 1994, 164—208). Примерно такой же персонажный состав полесской демонологии представлен в изданиях по мифологии сотрудников Гомельского государственного университета, см. (НМГ 2003; НДСГ 2007; Новак 2009).
Вообще о полесской демонологии у ряда этнографов сложилось впечатление как о весьма слабо разработанной мифологической системе. Исследователи отмечают. что при достаточно богатой сказочной традиции, текстов не сказочной прозы (быличск, легенд, топонимических преданий) у белорусов за весь период с конца XIX до начала XX вв. было записано и опубликовано крайне мало, и большая их часть относится к Гродненской и Минской губ. {Легенды 2005, 9). Польский этнограф К. Мошиньский, блестящий шаток славянской мифологии, лично работавший в полесских сслах, признавая глубокую архаику полесской традиционной культуры (как материальной, так и духовной), пишет: «Обратимся, однако, к полесской демонологии. Возьмем для примера более или менее центральные районы Полесья, а именно селения вдоль срединного течения Припяти, и рассмотрим бытующие там демонологические верования. Что же мы увидим? Мы увидим поразительную вещь: необычное, просто вызывающее изумление убожество демонологических сюжетов и ничтожное количество демонологических образов. Ведьмы высту пают в Полесье почти исключительно в роли обычных людей: змор и пла-нетников нет вовсе, вампиров тоже (известны лишь ду ши колдунов, ходящих после смерти, но о питье ими крови местные жители практически ничего не знают). Целую череду общеизвестных демонов тоже было бы искать напрасно. Известны лишь более или менее архаические образы домашних духов (при этом нет ни летающего огненного змея-обогатителя, ни домашних гномов), и встречаются маловразумительные сведения о лесных духах, владеющих дикими зверями. Даже русалка —- это еще совсем новое название для некоторых районов, и его значение (равно как и грамматический род) может колебаться (например, говорят: «той русбука» — в муж. роде)» (Moszynski 1967, 702). Единственное, чем по-настоящс-му богата полесская демонология. — признает далее автор. — это обширный класс вездесущих духов, о которых бесконечное число раз упоминают поле щуки в своей повседневной речи, в рассказах и проклятьях. Эти мифические существа — черти, называемые (в зависимости от места своего обитания) то «болотные черти», то «водяные», то «лозовые», то «лесные» и т. п. (там же).