Позже, в декабре 1918 года продовольственная система четырёх категорий была преобразована в систему из трёх категорий в пропорции 4, 2, 1.2713 Но сути дела это не изменило. Две последних нежеланных группы попросту объединили в одну.
На верху классовой иерархии по-прежнему стояли комиссары, ответственные работники советских учреждений, чины ВЧК, вооружённой охраны и привилегированные рабочие, связанные с казёнными фабзавкомами и профсоюзами. В середине располагались служащие по найму, учащиеся, несовершеннолетние от 12 до 16 лет и женщины, ведущие хозяйство без прислуги не менее, чем на три члена семьи. А внизу классовой иерархии находились лица, пользовавшиеся наёмным трудом, жившие на доходы с капиталов и предприятий, лица свободных профессий вроде юристов, вольнопрактикующих врачей, литераторов и всех, не подходивших к первым двум категориям.2714
Инструментализация голода против классовых врагов была далеко не единственным методом власти. Она была лишь самой эффективной. Неслучайно коммунист А. Ф. Ильин-Женевский назвал хлебные и продуктовые карточки „путеводной нитью“ в вопросе определения буржуазии.2715
Система классового распределения помогла диктатуре отслеживать „буржуев“ и выгонять владельцев карточек 3-й и 4-й категории на принудительные работы.2716 Система классового пайка также помогла советской власти превратить население в своего сообщника в остракизме „бывших“. Это особенно хорошо видно на примере реквизиций шуб у буржуазии.
В октябре 1918 года Бюро по распределению предметов в Петрограде допустило беспрепятственную выемку меховых вещей, сданным на хранение крупным меховым фирмам и ломбардам. Человек, ранее сдавший шубу в залог на хранение, не мог её больше получить вследствие запрета. Коммунистическая диктатура решила отдать чужие шубы бедным слоям.2717
В „Петроградской правде“ была опубликована объяснительная заметка. Читателей информировали, что обладателям продовольственных карточек 1-й и 2-й категории нужно было их заверить в комитете домовой бедноты. После этого заявители могли пойти в ломбард и бесплатно получить дорогую шубу какого-нибудь „буржуя“. С одной стороны эта мера была ударом по „заматерелой“ буржуазии, которой не давали забрать свою одежду и заставляли мёрзнуть зимой. С другой – бедным слоям бросали подачку, возможность поживиться за чужой счёт.2718
Несмотря на холод больше всего имущие классы страдали от голода. В некоторых регионах вроде Карелии хлебный паек был сокращён до 50 граммов. И даже такой голодный паёк выдавался нерегулярно.2719 „Буржуи“ и „бывшие“ становились жертвами голода в первую очередь. Библиотекарша Екатерина Эйгес вспоминала осень 1919 года и то, как после дневной смены ей приходилось ходить на общественные работы.2720
Современнице также запомнился маленький хлебный паек, за которым надо было идти далеко в подвал и смотреть, как его взвешивают, потом делить так, чтобы хватило на целый день, поскольку к обеду хлеба не давали. Эйгес писала, что обедала она на службе: „Говорили, что на первое – вода с капустой, на второе – капуста с водой. Иногда доставала кусочек сахара. А ведь энергии надо было много. Кроме работы в библиотеке ездили на грузовиках на станцию железной дороги разгружать дрова, убирать.“2721
В худшие дни паёк низшей категории был величиной не более двух сложенных вместе спичечных коробков. Впрочем, как отметила княжнa Е. А. Мещерская, даже этот хлеб выдавали не всем. Eё матери, княгине, и ей никакого хлеба не полагалось.2722
По выражению современницы, слово „лишенцы“ тогда еще не придумали. Мещерская писала: „Нас просто называли 'чуждым элементом' или еще того хуже – 'классовыми врагами'. По этой же причине нас и на работу не принимали. Нас 'не узнавали' на улице наши знакомые, стыдливо отводя от нас свой взгляд. Ни на какой приют у своих друзей мы не могли рассчитывать.“2723
Признание Мещерской абсолютно достоверно. Представителям титулованной аристократии в определённом смысле приходилось хуже всего. Их везде узнавали. Громкие фамилии выдавали своих владельцев.2724 Из-за страха репрессий большинство людей стало избегать бывших князей, баронов и дворян. К ним относились так, будто они были неприкасаемыми.
Бывший дворянин В. П. Аничков вспоминал, что когда двоюродный брат бывшего императора Великий князь Сергей Михайлович искал квартиру в Екатеринбурге, никто из граждан ему комнату не сдавал из опасения репрессий со стороны Совдепа. Лишь Аничков с риском для себя отважился помочь нуждающемуся.2725
2713
Иванов О.A. История Московской горной академии, Издательство горная книга, Москва, 2016, стр. 55
2714
Ленинградская кооперация за десять лет, Т.2, Издание Л.С.П.О., Ленинград, 1928, стр. 282
2715
Ильин-Женевский А.Ф. Большевики у власти: Воспоминания о 1918 годе, Прибой Ленинград, 1929, стр. 166
2716
Ильин-Женевский А.Ф. Большевики у власти: Воспоминания о 1918 годе, Прибой Ленинград, 1929, стр. 166
2719
Дубровская Елена Юрьевна Повседневность в чрезвычайных обстоятельствах: гражданская война в Карелии – время экстремальных ситуаций (1918-1920) // ХХ век и Россия: общество, реформы, революции. 2016. №4. URL: https://cyberleninka.ru/article/n/povsednevnost-v-chrezvychaynyh-obstoyatelstvah-grazhdanskaya-voyna-v-karelii-vremya-ekstremalnyh-situatsiy-1918-1920 (дата обращения: 10.02.2020).
2720
Екатерина Эйгес, Воспоминания о Сергее Есенине, из http://magazines.russ.ru/novyi_mi/1995/9/eyges.html
2721
Екатерина Эйгес, Воспоминания о Сергее Есенине, из http://magazines.russ.ru/novyi_mi/1995/9/eyges.html
2724
Чуйкина С.А. Дворянская память: "бывшие" в советском городе (Ленинград, 1920-30-е годы), Издательство ЕУСПб, Санкт-Петербург, 2006, стр. 18
2725
Аничков В.П. Екатеринбург – Владивосток (1917-1922), Русский путь, Москва, 1998, стр. 90-91