СОБЫТИЯ ГОРЬКИХ ДНЕЙ
Быстро прошли оставшиеся дни августа, начался сентябрь, наступала осень. Лили дожди, дороги размокли, вспухла на полях земля. Красная Армия оставила город Щорс.
Многие из бойцов отступающей армии возлагали большие надежды на Десну, как на сильный рубеж, который не легко будет преодолеть немцам. Но враг форсировал Десну, обойдя где-то далеко справа наши позиции, и бой на Десне длился лишь несколько дней. Борзна, Мена, Ичня, Иван-Город — таков путь отхода армии, в которой я воевал.
Мена в моей памяти оставила особенный след. Здесь меня ввели в состав армейской партийной комиссии. Перед боем, непосредственно на передовой, принимали мы в партию солдат и офицеров. О плащ-палатку стучали капли дождя, взвизгивали над головой пули. От противника нас прикрывали молоденькие березы с ржавыми листьями и холмики рыжей глины из только что приготовленного окопа. Мы сидели прямо на мокрой, истоптанной траве.
И тут вдруг передо мной, перед членами партийной комиссии, перед заместителем председателя ее предстал тот самый Верба, бывший мой боец из батальона донбассовцев, который месяц тому назад не мог найти своего места в бою и бежал от врага. За это время Верба возмужал, и суровое, обветренное лицо его казалось отлитым из бронзы. Привстав на колени, Верба опустил перед собой винтовку и, крепко держась обеими руками за ее ствол, заговорил от имени принятых в партию. Кончил он так:
— Сейчас опять начинается бой. Мы пойдем биться за честь родины, сознавая, что бьемся за самое святое. И я сегодня считаю себя счастливым человеком, потому что в этот бой иду коммунистом.
Замолчав, Верба пододвинулся ко мне и, глядя мне в глаза, сказал тихо:
— Товарищ командир, теперь я не побегу. Земля под ногами тверже стала. Оправдаю доверие.
Вскоре после этого памятного заседания партийной комиссии Колонии сообщил, что меня назначили комиссаром одной стрелковой дивизии. Продвижение по службе было поистине молниеносное.
К середине сентября остатки дивизии, в которую я был назначен, очутились в окружении и с боями пробивались к переправе через извилистую заболоченную речку Удой на пути к Пирятину. С тремя пушками, по шести снарядов на каждую, с группой до тридцати бойцов, вместе с командиром артиллерийской группы старшим лейтенантом Томашом я остался прикрывать отход дивизии к переправе, уже захваченной противником.
Из множества событий тех горьких дней в память врезался последний бой, после которого оборвалась последняя нить, связывавшая нашу маленькую группу с родной дивизией, и мы остались одни, далеко к западу от линии фронта.
До переправы — пять-шесть километров. Противник открыл ожесточенный минометный огонь. Пехота его готовилась к очередной атаке. С сжавшимся сердцем смотрел я на уходящих к переправе. Прорвутся ли они? Сумеем ли мы отойти вслед за ними? Еще два дня назад стало известно, что противник уже на пятьдесят километров опередил наши разрозненные части.
Автомашины, повозки, конные и пешие двинулись по дороге одним потоком. Я смотрел на уходящих с надеждой и тоской.
В дело вступила немецкая артиллерия. Высоко над головой с шумом пролетел снаряд, и в хвосте уходящей колонны вырос столб земли и дыма. Еще снаряд, еще, затем сразу четыре снаряда, и вот им уж и счета нет, все потонуло в сплошном гуле артиллерийской канонады. Из-за реки, с фланга, тоже заработали немецкая артиллерия и минометы, и дорогу, по которой двигалась колонна, закрыла от нас стена разрывов. Вслед за тем к переправе прошли немецкие самолеты — девять легких бомбардировщиков.
— Атака! — закричал артиллерийский наблюдатель, а мы с Томашом поспешили на свои места: я — к пулеметам, Томаш — к батарее.
На нас двинулись немецкие автоматчики. Они шли во весь рост, неровной цепью и непрерывно стреляли, прижав автоматы к животам.
Томаш дал два залпа из своих пушек, и на душе у меня полегчало. Автоматчики залегли.
Передние автоматчики лежали не дальше, чем в сотне метров от нас. Короткими очередями я пробовал их прострочить, но пулеметчик предупредил:
— В лежачих не интересно бить: чорт его знает, живой он или мертвый. А патронов у нас осталось — одна лента.
Минут через тридцать отдельные автоматчики зашевелились, поползли назад. Защелкали наши винтовки. Опять посыпались мины врага; немцы прикрывали отход своих.
Я отослал к переправе три повозки с ранеными. Была вторая половина дня. Мы отбили еще несколько атак, и противник успокоился. Лишь с переправы доносился гул. Там еще шел бой. Перед нами враг точно сквозь землю провалился. Но разведка наша далее трехсот метров продвинуться не смогла, — с холмов ее обстреляли три пулемета. Нужно торопиться к переправе, пока не поздно.