Наконец моя мечта сбылась. Я получил назначение на должность начальника отдела.
К полудню 12 августа я уже был в Гомеле, в штабе фронта, а к полночи — в штабе своей армии — в Чечерском лесу.
Изменился ли Гомель с 1939 года, когда я был в нем в первый раз, я не заметил, да, признаться, и не интересовался этим. Все мое внимание поглощали войска различных родов, машины, укрывшиеся в тени деревьев и зданий, броневики, курсирующие по городу, да зигзагообразные траншеи в садах и парках. Они странно выглядели среди мирных газонов. В Гомеле в те дни чувствовалась непосредственная близость фронта, уже доносился гул артиллерии.
Штаб фронта и нужные мне управления я разыскал без особого труда, они находились в зданиях, раскинутых вблизи старинного дворца князя Паскевича, теперь музея, утопавшего в зелени парка и величественно возвышавшегося над городом и над рекой Сож.
В оперативном отделе мне сообщили, что штаб находится где-то в лесу, севернее Чечерска, дали карту и порекомендовали спешить: я могу уже не застать штаб на месте.
В тот же день к вечеру с попутной грузовой машиной, которая везла боеприпасы, я выехал в штаб армии.
Из-за пыли дороги почти не было видно. Впереди вилась длинная серая полоса, она висела, как густой туман, и медленно расползалась по степи. Небритое лицо моего водителя покрылось пылью, точно инеем. Я достал платок и вытер свое лицо. Платок превратился в грязную тряпку.
— Зря пачкаете платок, — сказал шофер, — пыль опять насядет.
И верно, едва я вытер лицо, как с нами поравнялась еще одна колонна машин. Несколько грузовиков тянули за собой мохнатые деревья и немилосердно пылили.
И вдруг на дороге произошло смятение. Машины на полном ходу застопорили. Из кузовов посыпались солдаты. Некоторые из них полезли под машину, другие побежали в степь. Остановились и мы.
— Что случилось? — спросил я водителя.
— Самолеты, наверное.
Моторы заглохли, и в установившейся тишине отчетливо послышался прерывистый гул самолетов. Они шли высоко над дорогой.
— Маскироваться будем? — спросил шофер.
Я посмотрел на дорогу, на голую степь. Кругом ни кустика, ни бугорка. Далеко, километра за три-четыре впереди, чернел лес.
— В лес гони, — ответил я шоферу, и мы помчались.
Между тем самолеты развернулись и начали бомбить дорогу. Позади слышались разрывы. Мы мчались вперед. Лес точно сам бежал нам навстречу. Самолеты кружились позади, над первой колонной.
Шофер продвинул машину в тень леса. Солнце уходило к закату, и последние его лучи золотили макушки деревьев. На лесной дороге было тихо и прохладно. Мы облегченно вздохнули, уже собрались закурить, но шофер, внимательно следивший за дорогой, проговорил:
— Идет сюда, сволочь.
Со страшным воем один за другим шли на нас три вражеских самолета. Над дорогой еще висела пыль, но теперь она поредела, и немцы стали бомбить машины. Я метнулся через кювет и упал за большой камень. В этот же миг совсем близко разорвались одна за другой несколько бомб. Завизжали осколки, на меня посыпались комья земли, древесные ветки. По лесу покатилось эхо, точно в лес ворвался сильный ветер и неистово зашумел листвой. Через несколько минут самолеты вернулись и еще раз пробомбили дорогу, начав с самого леса. Затем все стихло. Ко мне подошел шофер и спокойно спросил:
— Живы? — Наверное, у меня был такой вид, что он решил осведомиться, жив ли я. Покачав ногой камень, за которым я лежал, он продолжал: — Ваше счастье, что бомбочки не упали ближе. Этот камушек, который вам показался надежным укрытием, как раз заплясал бы на вашей голове.
Рассудительность водителя грузовика мне понравилась.
— Да ты, брат, видно, специальные курсы прошел, знаешь цену и пыли дорожной и камням, — сказал я, вставая и отряхиваясь от земли.
— Второй месяц прохожу эти самые курсы… Камень от пуль хорошая защита, а при бомбежках да при снарядах — живая могила.
Когда мы поехали дальше, шофер спросил:
— Вы первый раз на фронт?
— В эту войну первый.
Солнце давно закатилось, в лесу быстро темнело, дорога терялась в темноте, и шофер повел машину медленнее.
— Почему свет не включаешь? — спросил я.
— Что вы! Нельзя. Едешь вот так, как с завязанными глазами. Маскировка… Это тоже курсы. — И, помолчав, водитель добавил: — Вот и у вас курсы начинаются…
В ту минуту мне и в голову не приходило, какие «курсы» мне предстоят. В ту минуту я не думал, что эти «курсы» превратятся в высшую военную академию и что срок обучения на различных ее факультетах продлится четыре года.