Многому множеству из них деревня и деревенское общество действительно представляются не чем иным, как "местом мучений". Странно ввиду этого, скорбеть о пришествии к нам "цивилизации" и о разрушении фабрикой несуществующего народного благосостояния. Известно, что нашего брата, русского марксиста, очень часто и очень охотно обвиняют в западничестве. Вообще говоря, мы гордимся этим упреком, потому что все лучшие русские люди, оставившие наиболее благодетельные следы в истории умственного развития нашей страны, были решительными и безусловными западниками. Но на этот раз мы хотим повернуть против наших противников их собственное оружие и показать им, как много в их рассуждениях бессознательного (а следовательно, и необдуманного) западничества.
Толки о разрушении капитализмом народного благосостояния ведутся у нас с западноевропейского голоса. Но на Западе толки эти имели огромный смысл, потому что вполне соответствовали действительности.
Развитие капитализма в большинстве западноевропейских стран действительно понизило уровень народного благосостояния. И в Англии, и в Германии, и даже во Франции перед началом капиталистической эпохи, в конце средних веков, трудящиеся классы отличались такой степенью зажиточности, до какой им очень далеко в настоящее время [14].
Поэтому западноевропейские социалисты правы, когда говорят, что капитализм принес к ним с собою народное оскудение (хотя необходимо заметить, что они вовсе не заключают отсюда, что капитализм был не нужен). Но разве же можно приравнивать современное положение русских крестьян к положению, хотя бы, английских трудящихся классов в конце средних веков? Ведь это же величины бесконечно далекие одна от другой? Английский рабочий может иногда вспомнить добром материальное положение своих средневековых предков. Но следует ли отсюда, что современный наш русский фабричный рабочий должен сожалеть о современной нам русской деревне, в которой он не испытывал ничего, кроме физических и нравственных страданий?
По отношению к народному благосостоянию русская история шла совсем не так, как западноевропейская. То, что, напр., в Англии съел капитализм, у нас уже съело государство. Об этом не мешало бы помнить нашим противникам западничества. Герцена поразил когда-то "страшно нелепый факт, что лишение прав большей части населения шло (у нас) увеличиваясь от Бориса Годунова до нашего времени". В этом факте нет ничего нелепого. Иначе и быть не могло при нашей экономической неразвитости и при тех требованиях, которые навязывались русскому государству соседством с гораздо более развитой запашной Европой, а отчасти и самодурством наших самодержцев, часто бравшихся за решение совершенно чуждых интересам России вопросов международной политики. За все это, и за соседство с Западной Европой и за политические прихоти самодержцев, расплачивался русский мужик, наша единственная платежная сила. Русское государство брало и берет у своего трудящегося населения относительно (т. е. применительно к его экономической состоятельности) более, чем брало когда бы то ни было и какое бы то ни было государство в мире. Отсюда беспримерная бедность русского крестьянства, отсюда же и "лишение прав большинства населения", которое посредственно или непосредственно закрепощено было государству. Само освобождение крестьян "с землей", до сих пор приводящее в умиление людей чувствительных, но не очень умных, было у нас не чем иным, как новой попыткой обеспечить на счет крестьян удовлетворение денежных нужд государства. Земля давалась им затем, чтобы обеспечить им исправное исполнение их "обязанностей по отношению к государству", а лучше сказать затем, чтобы оставить государству благовидный предлог для выжимания из них всех соков. Государство спекулировало на выкупной операции, продавая крестьянам земли дороже, чем платило за них помещикам. Так возник новый, современный нам вид крепостной зависимости крестьян, благодаря: которой у них часто отбирается (припомните нашу статистику) не только доход, приносимый наделом, но и значительная часть постороннего заработка. Бегство крестьян из деревень, стремление их разделаться с землей означает только желание их сбросить с себя эти новые крепостные цепи и спасти, по крайней мере, свой посторонний заработок {Вот весьма поучительная сценка, заимствуемая нами из одного очерка Гл. Успенского. Он встречает одного из представителей "кочевых народов", который кажется ему каким-то "воздушным существом", и вступает с ним в беседу.
"Когда я спросил его: — куда он теперь идет и зачем? то воздушное существо" отвечало: — А и сам не знаю!.. Главное — капиталу нет нисколько! да и паспорта нету, подати требуют! Слова о податях являлись какою-то неожиданностью в общем впечатлении воздушного человека; капиталу у него нет, паспорта нет, куда идет-неизвестно; нет у него ни табаку, ни одежи, ни шапки — и вдруг какие-то подати! — За что же ты платишь-то? спросил я, недоумевая. — За две души платим. Один? Вот как есть! — Стало быть у тебя земля есть? Воздушный человек подумал и весело прочирикал по-птичьи: — Не! Мы платим с пуста!
"Разговор о податях, готовый было разрушить мое впечатление о воздушности человека, благо-даря последней фразе "с пуста", вновь прервал всякую связь между ним и действительностью; он опять оказался существом вполне воздушным что и поспешил подтвердить следующими веселыми словами:
"— Нам с пуста платить — самое приятное дело!.. Ежели бы платить не с пуста, так куда бы хуже было… А с пуста-то, слава тебе Господи! — С пуста платить лучше, чем не с пуста? Чувствуя, что я вместе со своим собеседником после последних слов как бы поднялся от земли к небу и нахожусь в воздушном пространстве, — спросил я с удивлением, и с удивлением же услышал еще более веселые слова: — Бесподобно хорошо с пуста-то платить!..
"— Постой! — сказал я, чувствуя как бы головокружение от высоты подъема над земной поверхностью, — ты говоришь с пуста платить лучше? То есть платить, не получая земли? — Это самое! — Почему так? Ведь землю ты мог бы отдать в аренду?" Воздушный человек засиял радостью: — Да она болото у нас!..
Этот ответ опять как бы приблизил нас к земле.
" — Болото!.. Но почему же тебе все-таки выгодно платить и без болота! Чем оно тебе мешает?.. — Да не дай Бог к нему касаться, к болоту-то! — Ты и не касайся! — Не касался бы, так оно касается! Возьми-ко я болото, ан уж я общественник стал! С меня уж и на старосту возьмут, и на волость, к подорожные повинности, и мостовую, и караул, и — Боже мой чего еще!.. А как я от земли отказался, остается мне моя душа, и больше ничего!.. Отдал за две порции, — и знать ничего не надо!.." ("Северный Вестник" 1889 г., 3 книжка, стр. 210–211).}. Ловля же крестьян администрацией показывает, что государство, прекрасно понимает эту сторону дела и, водворяя крестьян на место жительства, снова и снова старается обеспечить исправное исполнение их "обязанностей" по отношению к нему. Нам ли, демократам какого бы то ни было цвета, сочувствовать подобной ловле? Нет, нет и нет, мы приветствуем бегство крестьян от земли, потому что мы видим в нем начало конца, экономический пролог великой политической драмы: падения русской самодержавной монархии. Самодержавная монархия зашла слишком далеко, она "не по чину берет" и, вынуждая крестьян бежать от земли, разрушая все старые основы их экономической жизни, она разрушает вместе с тем свое собственное экономическое основание.
14
См. Янсена "Die allgemeinen Zustände des deutschen Volkes beim Ausgang des Mittelalters", Freiburg 1881, Drittes Buch, Volkswirtschaft. О положении английских рабочих накануне окончатель-ного торжества капитализма, см. Энгельса "Lage der arbeitenden Klasse in England", Маркса "Das Kapital", а также книгу Роджерса "Six centuries of Work and Wages".