Принципиальные требования, выдвинутые Добролюбовым с революционно-демократических позиций, выходили далеко за пределы критики «Народных русских сказок» и носили программный характер. Афанасьев не мог их выполнить не только в силу своей приверженности к мифологической теории, но и потому, что в отличие, например, от своего современника И. А. Худякова, представлял особый тип собирателя, почти целиком и полностью находящегося в зависимости от своих корреспондентов.
В широком плане начало выполнению этих требований комплексного социально-психологического и фольклорно-этнографического исследования было положено только советскими фольклористами.
Сам Афанасьев относился к рецензиям на «Народные русские сказки» весьма взыскательно и в письме к Де-Пуле от 12 ноября 1859 г. выразил неудовлетворенность суждениями большинства рецензентов: «По поводу издания моего «Сказок» я уже довольно начитался разных статей, основанных на совершенном незнакомстве с этими вопросами и с трудами немецких ученых. Можно и должно исключить только статьи Пыпина, действительно прекрасные и дельные. При такой обстановке работать не слишком приятно, и, чтобы нравственно отдохнуть, надо было взяться, хотя на время, за что-то другое, и я взялся за историю литературы»[997]. Афанасьев в данном письме имел в виду свою работу над монографией «Русские сатирические журналы 1769—1774 годов», которую завершил и издал в 1859 г.
За четыре года до этого, когда вышел только первый выпуск сказок Афанасьева, академик И. И. Срезневский писал ему: «Нельзя ли вместе с этим изданием для ученых печатать сказки и для детей — голый текст, литературным правописанием, с переводом слов не общепринятых (под строкою) и с выпуском тех сказок, которые детям читать некстати?»[998]. Три года спустя Срезневский напомнил об этом Афанасьеву в другом письме: «Заслуга ваша, повторяю старую песню мою, была бы еще более, если бы вы не забыли и деток наших»[999]. На то, что изданные Афанасьевым сказки имеют воспитательное значение, «а дети слушают их охотнее всех нравственных рассказов и повестей», обращал внимание собирателя в 1856—1858 гг. Н. А. Елагин (брат П. В. Киреевского)[1000].
Афанасьев не остался к этому равнодушным, но мечту о создании детского сборника смог осуществить лишь после издания всех восьми выпусков «Народных русских сказок» — во второй половине 60-х годов. В сборник «Русские детские сказки» он включил 29 сказок о животных, 16 волшебных и 16 бытовых сказок из своего основного собрания. Всего 61 текст. На пути издания этого сборника возникли серьезные препятствия со стороны цензуры. Об этом Афанасьев сообщал в письме к М. И. Семевскому: «В последнее время вздумал я издать несколько избранных сказок из моего сборника с картинками для детей, но встречаю такие ничем необъяснимые затруднения со стороны цензуры, что хоть бросай дело»[1001].
Когда сборник сказок для детей уже вышел в свет, в 1870 г., член совета министерства внутренних дел П. А. Вакар, возглавлявший цензурный комитет, сделал представление в ведомство печати и указал, что 24 сказки этого сборника, т. е. почти половина его, вредны по содержанию: «Чего только не изображается в них, не говоря уже о главной основной идее почти всех этих сказок, т. е. торжества хитрости, направленной к достижению какой-либо своекорыстной цели, в некоторых проводятся олицетворенные возмутительные идеи, как, например, в сказке «Правда и кривда», в которой доказывается, что «правдою на свете мудренно жить, какая нынче правда! За правду в Сибирь угодишь...»[1002]. Вакар нашел книгу вредной «по тому влиянию, которое она может иметь на восприимчивый ум детей, и в особенности между простолюдинами» и предложил сообщить ведомствам, в которых имеются учебные заведения, заключение цензурного комитета о вредности ее[1003].
1001