— Встань, бостанги и следуй за мной в эту беседку.
Бостанги молча повиновался, а она, сев на скамейку, продолжала:
— Да свершится воля Аллаха! Три дня и три ночи, когда смешались все мои помыслы и намерения, я призывала его дать мне какой-нибудь знак. Он молчал и своим молчанием одобрил желание горлинки освободить жаворонка от рабских цепей, в которых он влачит своё жалкое существование, и свить с ним гнездо. Дочь султана не пренебрегла цветком мушируми, преподнесённым твоей рабской рукой. Мой жребий брошен. Немедля ступай к имаму. Пусть он поведёт тебя в мечеть и отметит печатью правоверных. Тогда отец, вняв моей просьбе, возвысит тебя, как Нил возвышает свои воды, когда, выйдя из тесных берегов, заливает ими долину. Как только ты станешь беем провинции, то смело сможешь поднять глаза на трон. Султан не отвергнет зятя, которому Всевышний предназначил его дочь.
Глядя в немом изумлении на принцессу, граф, словно зачарованный, слушал эту речь, второй раз уподобившись мраморной статуе. Щёки его побледнели, а язык будто прилип к гортани. Хотя смысл обращённых к нему слов и дошёл до его сознания, для него всё же оставалось загадкой, как он мог удостоиться чести стать зятем султана Египта. Со стороны, Эрнст выглядел не очень импозантно для осчастливленного влюблённого, однако пробуждающаяся любовь, как восходящее солнце, золотит всё вокруг. Его необычайное смущение и удивление Мелексала объяснила глубоким чувством восхищения и так неожиданно обрушившегося на него любовного счастья. Но тут же в её сердце вдруг шевельнулось неизбежное для девушки сомнение: не поторопилась ли она со своим предложением, и не превзошла ли ожидания любимого. Поэтому она сказала:
— Ты молчишь, бостанги? Не удивляйся, что благоухание твоего мушируми навеяло на тебя аромат моих мыслей. Покров притворства никогда не окутывал моего сердца. Должна ли я ещё отягощать крутой путь твоих колеблющихся надежд, который тебе предстоит преодолеть, прежде чем перед тобой откроются брачные покои?
Пока принцесса говорила, граф немного пришёл в себя и воспрянул духом, как воин в лагере во время сигнала тревоги.
— Ослепительный Цветок Востока, — сказал он, — дерзнёт ли кустик, растущий среди колючек, цвести под твоей сенью? Разве заботливая рука садовника не выдернет его, как ненужную сорную траву, и не выбросит, чтобы его растоптали на дороге или высушил солнечный луч? Если лёгкий ветерок нанесёт пыль на твою царскую диадему, разве не протянутся тотчас же сотни рук, чтобы стереть её? Может ли раб мечтать о банане, зреющем в саду султана, чтобы услаждать его нёбо? Выполняя твой приказ, я искал красивый цветок для тебя и нашёл мушируми. Название цветка не было мне известно, как неизвестно и таинственное значение его. Поверь, этим подарком я хотел услужить тебе и только.
Этот ответ заметно спутал прекрасный план девушки. Для неё было неожиданностью, что европеец может не вкладывать смысла в цветок мушируми, понятный каждой служанке в двух остальных частях Старого Света. Она поняла, что произошло недоразумение. Но любовь, что успела пустить глубокие корни в её сердце, повернула всё так ловко, как вертит кусок ткани искусная швея, исправляя недостатки раскроя и добиваясь, чтобы у неё всё удачно сошлось.
Играя прелестной ручкой кончиком покрывала, принцесса постаралась скрыть своё смущение и, немного помолчав, продолжала нежным голосом:
— Твоя скромность подобна ночной фиалке, которая не тянется к солнечному свету, чтобы ярче заиграли краски на её лепестках, а между тем её любят за прекрасный аромат. Счастливый случай стал переводчиком твоего сердца и выманил признание моего. Оно открыто для тебя. Последуй учению пророка, и ты будешь на пути к достижению своего желания.
Граф наконец начал понимать, что произошло. Мрак постепенно рассеивался в его душе, как ночные тени с пробуждением утренней зари. Так вот когда явился искуситель, которого он, томясь в тюремной башне, ожидал увидеть в образе рогатого сатира или чёрного гнома. Соблазнитель явился в образе крылатого Амура и пускает в ход всё своё искусство обольщения, побуждая его отречься от веры, изменить нежной супруге и забыть невинных малюток.
«В твоей власти, — размышлял про себя граф, — сменить тяжёлые рабские цепи на нежные оковы любви. Первая красавица целой части света улыбается тебе, обещая наслаждение земным блаженством. Пламя, чистое, как огонь Весты,[266] пылает в девичьей груди, угрожая испепелить её, если безумие и упрямство затуманят твой разум и заставят пренебречь этой любовью. Скрой на время под тюрбаном свою веру. У папы Григория хватит воды, чтобы начисто отмыть тебя от греха. Кто знает, может, тебе даже удастся отвоевать чистую душу девушки для Неба, которому она предназначена».