И вот, званый обед начался. Возбуждённый хозяин устремлялся навстречу входящему гостю; после каждого звонка привратника ожидая появления возлюбленной незнакомки, но дверь отворялась и входил либо прелат, либо празднично разодетая матрона, или почтенный чиновник. Гости долго собирались, и стольник не торопился подавать на стол. Рыцарь Конрад всё ещё ждал свою прекрасную невесту. Но шло время, а невеста так и не появилась, и он с тайной досадой приказал наконец подать обед.
Когда все уселись за стол, один прибор оказался лишним. Никто не знал, кому он предназначался, и кто пренебрёг приглашением гостеприимного хозяина. С каждым мгновением радостное настроение Конрада заметно падало. Не в его власти было разогнать складки уныния на лбу, хотя он и старался искусственной весёлостью поддержать настроение гостей. От такой закваски скоро скисло сладкое тесто всеобщей радости и за столом стало тихо и торжественно, как на поминках. Скрипки, приготовленные для игры во время танцев, остались лежать без дела, и на этот раз праздник в Комтурхофе, который всегда был местом радости и веселья, окончился без пения и танцев. Недовольные гости разошлись раньше, чем обычно, а впавший в меланхолию хозяин, оставшись один в своих покоях, предался размышлениям об обманчивой любви. Он беспокойно метался в постели, не находя никаких объяснений несбывшейся надежде. Кровь бурлила в его жилах. Прежде чем рыцарь Конрад сомкнул глаза, наступило утро.
Слуги, войдя в покои господина, нашли его мечущимся в бреду, в сильной лихорадке. Весь дом пришёл в смятение. Врачи сновали вверх и вниз по лестнице, выписывая длинные рецепты, а в аптеке все ступки были приведены в движение, своим звоном словно созывая к ранней обедне. Но травку, — отраду глаз, излечивающую от любовной тоски, — не прописал ни один врач. Больной отвергал все настойки и бальзамы жизни, не подчинялся режиму и заклинал врачей не мучить его и дать песку в песочных часах спокойно вытечь, не встряхивая их сострадательной рукой.
За семь дней граф Конрад, томимый тайной печалью, сильно исхудал; румянец на его щеках поблек; огонь в глазах угас, и только на губах едва угадывалось слабое дыхание. Оно было неустойчивым и зыбким, как в долине лёгкий утренний туман, которому достаточно лёгкого ветерка, чтобы его развеять.
Фрейлейн Матильда знала обо всём, что происходит в доме. То что она не приняла приглашение, не было ни упрямством, ни рисовкой. Ей стоило больших усилий выдержать тяжёлую борьбу между головой и сердцем, между разумом и любовью, прежде чем она приняла решение не прислушиваться к голосу любви. Конечно, Матильде хотелось испытать постоянство своего жениха, но главное было не в этом. Как невесте, ей понадобилось бы новое платье, а мускусное яблоко могло исполнить ещё только одно желание, и тогда девушка, вспомнив, как фрау крёстная советовала ей не быть расточительной с желаниями, решила на этот раз не прибегать к помощи талисмана.
В день, когда гости собрались на званый обед, Матильде было очень грустно. Она одиноко сидела в уголке и горько плакала. Болезнь рыцаря, о причине которой девушка легко догадалась, встревожила её ещё больше и совсем лишила покоя, когда она услышала, что его жизни угрожает опасность. По прогнозу врачей, седьмой день должен был принести больному жизнь, или смерть. Легко понять, как волновалась Матильда за любимого. А ей было небезызвестно, что она могла бы благоприятно повлиять на ход его болезни. Правда, в её положении сделать это было не просто, однако среди тысяч талантов, пробуждаемых и открываемых любовью, есть и талант изобретательности.
По обыкновению, рано утром Матильда пошла к хозяйке посоветоваться насчёт меню, но фрау Гертруда была так взволнована, что не могла говорить о повседневных вещах и придумать что-либо на обед. Крупные слёзы, как капли дождя с крыши, катились по её грубым обветренным щекам.
— Ах, Матильда! — всхлипнула она. — Скоро мы отхозяйничаем здесь, — наш добрый господин не переживёт сегодняшнего дня.