Дурак говорил ей:
— Я хочу, чтоб мои ведры с водой сами пошли на гору (ибо деревня та была на горе), но чтоб вода из них не расплескалась.
Щука тотчас ему говорила:
— Помни же, Емельян, те слова, которыя я стану тебе сказывать.
И вот в чем те слова состояли: «По щучьему веленью, а по моему прошенью, ступайте ведры сами в гору».
Дурак после нея говорит: «По щучьему веленью, а по моему прошенью, ступайте, ведры, сами на гору!» И в тот час ведры и с коромыслом пошли сами на гору. Емеля, видя сие, весьма удивился; потом говорил щуке:
— Все ли так будет?
На что щука отвечала:
— все то будет, чего только пожелаешь, но не забудь только те слова, которые я тебе сказывала.
После того пустил он щуку в воду, а сам пошел за ведрами. Соседи его, видя чудо, удивлялись и говорили, между собою:
— Что это дурак делает? Ведры с водой идут сами, а он идет за ними.
Но Емеля, не говоря ничего с ними, пошел домой, и ведры сами вошли в избу и стали на лавку, а дурак влез на печь. Потом спустя несколько времени, говорили ему опять невестки:
— Емеля, что ты лежишь? Ты бы пошел да дров нарубил.
Но дурак говорил:
— Да, а вы-то что?
— Как мы? — вскричали на него невестки. — Ведь теперь зима, а ежели ты не пойдешь рубить дров, так тебе ж будет холодно.
— Я ленюсь, — говорит дурак.
— Как ленишься? — говорили ему невестки: — ведь ты же озябнешь. — Притом они говорили: — Ежели ты не пойдешь рубить дров, так мы скажем своим мужьям, чтоб они тебе не давали ни красного кафтана, ни красной шапки и сапог.
Дурак, желая получить красный кафтан, шапку и сапоги, принужден был нарубить дров; а как был он чрезвычайно ленив и не хотелось ему слезать с печки, то он и говорит тихонько, на печи лежа, сии слова:
— По щучьему веленью, а по моему прошенью, ну-ка, топор, поди и наруби дров, а вы, дрова, сами в избу идите и в печь кладитесь!
Топор, откуда ни взялся, выскочил на двор и начал рубить, а дрова сами в избу шли и в печь клались, что видя, его невестки весьма удивлялись Емельяновой хитрости. И так каждый день, когда только дурак велит нарубить дров, то топор и нарубит; и жил он с невестками несколько времени. Потом говорили ему невестки:
— Емеля, теперича у нас нет дров, то съезди в лес и наруби.
Дурак им говорил:
— Я ленюсь.
— Как ленишься? — говорили ему невестки. — Ведь тебе же будет холодно; а ежели ты не поедешь, то когда приедут твои братья, а наши мужья, то мы не велим тебе давать ни кафтана краснаго, ни шапки красной, ни сапог красных.
Дурак, желая получить красный кафтан, шапку и сапоги, принужден был ехать в лес за дровами и встал с печи, начал обуваться и одеваться, и как совсем оделся, то вышел на двор и вытащил из-под сарая сани, взял с собою топор и сел в сани, и говорил своим невесткам:
— Отворите ворота.
Невестки, видя, что он едет в санях да без лошади, ибо дурак лошадь не запрягал, говорили ему:
— Что ты, Емеля, сел в сани, а лошади для чего не запряг?
Но он говорил, что лошади ему не надобно, а только чтоб отворили ворота. Невестки ему отворили, а дурак, сидя в санях, говорил:
— По щучьему веленью, а по моему прошенью, ну-ка, сани, ступайте в лес!
После сих слов сани тотчас поехали со двора, что видя, живущие в той деревне мужики удивлялись, что Емеля ехал в санях и без лошади, и так шибко, что хотя бы пара запряжена лошадей, то нельзя бы шибче ехать.
И как надобно дураку ехать в лес через город, то и поехал он по оному городу; но как он не знал того, что надобно кричать для того, чтоб не передавить народ, то он ехал по городу, а не кричал, чтоб посторонились, и передавил народу множество; и хотя за ним гнались, однако догнать его не могли; и Емеля уехал из города, а приехав к лесу, остановил свои сани.
Дурак вылез из саней и говорил:
— По щучьему веленью, а по моему прошенью, ну-ка, топор, руби-ка дрова, а вы, поленья, сами в сани кладитесь и вяжитесь!
Лишь только дурак сказал сии речи, то топор начал рубить дрова, а поленья сами клались в сани и веревкой вязались. После того как нарубил он дров, то велел еще топору рубить одну дубинку, и как топор вырубил, то он сел на воз и говорил:
— Ну-ка, по щучьему веленью, а по моему прошенью, поезжайте, сани, домой!
Сани тотчас и поехали весьма шибко, и как подъехал он к тому городу, в котором он уже передавил много народу, то и дожидались его люди, чтоб поймать. И как въехал он в город, то они его и поймали и стали тащить его с воза долой; притом начали бить. Дурак, видя, что его тащут и бьют, потихоньку сказал сии слова: «По щучьему веленью, а по моему прошенью, ну-ка, дубинка, отломай им руки и ноги». В тот час выскочила дубинка и начала всех бить, и как народ бросился бежать, дурак поехал из города в свою деревню, и дубинка, когда всех перебила, то покатилась вслед за ним же. И как приехал Емеля домой, то и влез на печь; и после того, как он уехал из города, то и стали об нем везде говорить, не столько о том, что он передавил множество народу, сколько удивлялись тому, что он ехал в санях и без лошади. И мало-помалу сии речи дошли до дворца, а потом и до самого короля; и как король услышал, то чрезвычайно захотел его видеть, и для того послал одного офицера и дал ему несколько солдат, чтобы его сыскать. Посланный от короля офицер поехал немедленно из города и напал на ту дорогу, по которой ездил дурак в лес. И как приехал офицер в ту деревню, где жил Емеля, то призвал к себе старосту и сказал ему: