Так как город только ещё разстраивался, и жители не освоились ни с местностью, ни с климатом, то очень легко, что слух быстро разнёсся по городу, и, от мала до велика все только и делали, что разносили на устах это пророчество с прибавлением и часто иносказанием.
Народ был в страхе, разумеется, нельзя было обойтись и без того, чтобы не бранить новаго города, и даже некоторые суеверные делали преждевременные приготовления, чтобы при случае удалиться, а более трусливые и суеверные убежали на жительство в близь лежащия от города возвышенныя места, как-то: в Павловское, Красное, Царское село и на Дудорову гору.
Слух этот достиг Государя.
Монарх тотчас же заподозрил, что это вредное для его предначертаний известие распространено недовольными построением новаго города вельможами, в особенности теми из них, которые не желали, чтобы столица была в С.-Петербурге, или же простым народом из переселенцев.
Государь был сильно разгневан за распространение этого опасного и ни на чём не основаннаго слуха относительно города; он, прежде всего, приказал срубить ольху как предмет измерения высоты вод, обещанных предсказателем, которые привлекали к себе ежедневно толпы любопытнаго и суевернаго народа, потом занялся деятельными расспросами о том, кто это говорил и от кого слышал и нарочно разослал сыщиков подробно разыскивать предсказателя.
Долго розыскивали виноватаго и, наконец, нашли; это был простой русский крестьянин, который был из числа многих переселенцев, призванных на жительство из средней России в одну из чухонских деревень, и весьма неохотно оставался в этой стране. Его поймали, допросили и он был изобличён в злоумышленном распространении ложного предсказания. Пётр Великий арестовал этого мошенника, посадив его до исхода сентября в крепость. Наводнения не было во всё продолжение времени и вот Государь в начале октября обнародовал указом, чтобы из каждаго дома приходили к тому месту, где росла ольха; на этом месте была сделана возвышенность и, по приговору Государя, в присутствии множества собравшагося народа, ложному пророку дали кнутом пятьдесят ударов, и притом пред народом публично было объявлено Царское увещание не верить обману и вообще всеми мерами оставлять суеверие.
От Кенига, секретаря при Бароне Шафирове и потом коммерц-советника Голштинскаго
Герцогства.
Анекдоты и предания о Петре Великом, первом императоре земли русской и о его любви к государству. В трёх частях. Москва, 1900. Составитель Евстигнеев.
Покушение раскольника
Однажды в летний дворец, что в Петербурге в летнем саду, вошёл в переднюю, находящуюся в нижнем этаже, неизвестный человек у котораго под пазухой был кисет, сшит из разных цветом лоскутков. Кисет этот по форме был похож на такой, в каких обыкновенно секретари и писцы нашивали к своим начальникам дела в прежнее время, которые обыкновенно должны были назначаться для рассмотрения или подписания.
Денщики, видя, что это какой-нибудь из подьячих или писцов из коллегии, не обратили на него внимания и даже не спросили: кто таков? зачем? или откуда? А между тем этот человек простоял в углу несколько часов, не изменяя своего положения и держа свою кису под полою.
Наконец, по окончании совета министры вышли, и Государь провожал их в переднюю.
В то самое время неизвестный вынул что-то из кисы оборотившись к стене и, завернув кису, снова опять стал неподвижно, чего-то ожидая. Проводя министров, Государь возвратился во дворец, а за ним вслед пошёл смело и неизвестный, и вошёл во внутренние покои.
Тут только один из денщиков, зная, что не было дано повеление впускать кого бы то ни было во дворец, бросился за ним и стал между ним и Государем в дверях передней, оттолкнул неизвестного от дверей и спросил: кто он такой и что ему надобно?
Между тем как незнакомец сопротивлялся и насильно хотел ворваться в комнаты к Государю, Пётр спросил.
– Кто там?
К величайшему удивлению вместо ответа, у вошедшего выпала киса и вместе с нею огромный нож. Тогда злодей, видя, что он попался, упал на колени и признал себя виновным, Государь удержал его от коленопреклонения и спросил:
–Что ты хотел делать с этим ножом?
– Te6я зарезать, – был ответ.
– За что? – спросил Государь весьма спокойно. – Кажется, я тебя ничем не обидел.
– Нет, ты меня не обидел, но сделал зло нашей братии и нашей вере.