Какое награждение учинил государь этому пьяному – неизвестно, а известно только то, что по сему совету было поступлено и в ту же ещё зиму вылита из некоторой части колоколов великая артиллерия.
Это был пушечный мастер.
Достопамятные сказания о жизни и делах Петра Великого, собранные редакциею журнала «Русская старина». С.-Петербург, 1876.
Северное сказание о колоколах и пушках
И у нас в Палеострове было в те поры восемь колоколов, и очень отцы за них стояли – очень уж звон хорош был у них. Однако Пётр Первый и из наших колоколов семь штук отобрать велел и на судне свезть на завод в Питер. Повесили наши отцы носы и стали к государю приставать, чтобы он смилостивился и колокола монастырские оставил по-старому.
– А зачем вам колокола? – спрашивает царь.
– Созывать народ к божественному песнопению, – отвечают.
– От вас звона не услышат – в другую церкву пойдут! – говорит царь.
А монахи-то ему: «Умалится-де слава святых угодников соловецких и палеостровских».
Государь ничего не ответил, а только приказал всем монахам с игуменом сесть на судно и ехать вплоть до Шунги, а там во все уши слушать, что будет, и, вернувшись, обо всём ему доложить. А сам велел в колокола перезванивать и три раза из пушки палить. Через несколько времени вернулись монахи.
– Ну что же вы слышали? – спрашивает государь.
– Слыхать нам было, будто кто трижды из пушки стрелял, – отвечает игумен.
– Ну то-то вот и есть, – сказывает Пётр Первый, – колоколов-то ваших и не слышали – небось они до вас славу угодников не донесли, а пушки-то мои мою славу до вас донесли; так уж лучше давайте мне ваши колокола, я их на пушки перелью – авось они славу ваших угодников не то что до Шунги донесут, а и до самой шведской столицы, Стекольного города.
Рассказал старик-монах в Палеостровском монастыре.
Майнов В. Петр на Олонце // «Дело». 1883, №6.
Тайные сокровища князя Ромодановского
После первой неудачной осады города Нарвы государь Пётр Первый, будучи в Москве и прилагая попечение о наборе войск и о снаряжении их амунициею и орудиями, имел недостаток в пушках. Сего ради, для скоройшего вылития оных, принужден был прибегнуть к церковным колоколам, которых находилось множество лишних. А как и в деньгах был также недостаток, то в крайности такой намерен был поубавить монастырских сокровищей, в золоте и серебре состоящих. Оба сии предприятия могли в нерассудительном народе поселить негодование, который по суеверию и по старинным предрассуждениям лучше бы хотел видеть великолепие церковное, нежели благополучие государства, подкрепляемое таким имуществом. Не видя иного способа, чтоб сделать скорый оборот к вооружению себя против неприятеля, ибо к собиранию с государства податей требовалось долго времени с отягчением народным, и, не приступая ещё к исполнению такой мысли, находился государь в задумчивости и целые сутки никого к себе не допускал. Колико Меншиков ни был любим, не смел, однако ж, являться тогда к нему. Тем менее прочие боляре, понеже запрещено было допускать, да и не желал его величество им о том намерении объявлять. Князь Ромодановский*,
*Нартов в этом рассказе идеализировал боярина из рода Рюриковичей Федора Юрьевича Ромоданевского (ум. 17 сентября 1717 года). Ромодановский пользовался неограниченным доверием Петра I, с беспощадностью и жестокостью он вёл политические и уголовные дела в Преображенском приказе. В Северную войну руководил артиллерийским снабжением армии, а также Аптекарским и Сибирским приказами. Имел титул «князя-кесаря» и «величества», но шутовской окраски, подобно «князю-папе» Н. М. Зотову, не носил. В личной жизни придерживался старомосковских обычаев, требовал к себе абсолютного уважения и держал дома двух медведей, которых мог натравить на непотрафившего гостя. См. также характеристику этого петровского вельможи, данного ему Б. И. Куракиным в его «Гистории Петра Великого». Ред.
хотя в прочем и был прилеплен к старинным обычаям, однако любил государя и верен был ему паче многих прочих, а по сему не только носил от монарха отличную милость, да и был от него почтён. Узнавши он о сокрушении и уединении его величества, отважился идти к нему, чтоб посоветовать с ним, каким бы образом смутному состоянию помочь. Стража, стоявшая у дверей чертогов царских, ведая, коликую князь имел доверенность, не смела его остановить, ибо все боялись того, что он за воспрещение ему входа велит по полномочию своему лишить их живота, не спрашивая о том государя. Таким образом, вошёл прямо, и, видя Петра Первого по комнате в глубокой задумчивости взад и вперёд ходящего, остановился и посмотрел на него, но государь его не примечал. Князь решился идти ему навстречу и с ним столкнулся. Его величество пасмурным взором взглянул на него и аки бы удивляющимся его нечаянному приходу, опамятовшись, спросил: «Как ты, дядя, – так его государь иногда называл, – сюда забрёл? Разве не сказано тебе, что не велено пускать?». – «Других может быть, а не меня, – отвечал Ромодановский, – меня и родитель твой царь Алексей Михайлович без доклада к себе пускал. Ведомо тебе, что при кончине своей мне тебя вверил. Кто ж в несгоде печься будет о тебе, как не я? Полно крушиться! Скажи, о чём целые сутки думаешь? Царь, отец твой, и царица, мать твоя, наказывали совета моего слушать. Размыкивать горе подобает вместе, а не одному!».