— Дьяна будет вас учить, и вы найдете на это время. Я сказал, что это ее обязанность. Она понимает. — Лицо Тарна затуманилось. — Да, — пробормотал он себе под нос, — она понимает.
Печаль, прозвучавшая в голосе дрола, пробудила в Ричиусе любопытство.
— Тарн, в чем дело? О чем вы думаете?
— О Дьяне. Она чем-то встревожена. Она была… — он сморщился, подыскивая нужное слово, -… далекая. Теперь она не хочет со мной разговаривать.
— Наверное, она просто беспокоится о вас, вот и все. Она боится, что вы не вернетесь из Чандаккара. Женщины — они такое.
— Беспокоится? — переспросил Тарн. — Обо мне?
— Конечно, — подтвердил Ричиус. — Это вас удивляет, кажется?
Тарн отвел взгляд.
— Я ей плохой муж.
— Я тоже был плохим мужем. Но это не значит, что они меньше о нас тревожатся.
Тарн поднял свою бесполезную руку и стал ее рассматривать, медленно поворачивая, чтобы видеть шрамы и рябины, испещрявшие кисть и уходившие вверх. На его лице отразились сомнение и ужас.
— Когда увижусь с Дьяной, я скажу ей, чтобы она не тревожилась, — поспешно добавил Ричиус. — Я скажу ей, что воины будут вас оберегать. Она поверит этому.
— Нет, — покачал головой Тарн, — никаких воинов.
Ричиус несколько секунд молча смотрел на него.
— Никаких воинов? Вы хотите сказать, что отправляетесь в Чандаккар один?
— Не один. Со мной едут искусники. Трое.
— Вы едете в Чандаккар с этими священнослужителями? Ох, Тарн, нет! Необходимо, чтобы с вами были воины. Слишком опасно их не брать.
— Все воины нужны здесь, в Таттераке, — возразил Тарн. — Я прекрасно без них обойдусь.
— Но Чандаккар уже может быть наводнен нарцами! Нельзя ехать туда неподготовленным! Вас могут убить.
Дрол поднял руку.
— Перестаньте! Все уже решено. Фалиндар нельзя оставить без защитников. А теперь, пожалуйста, прекратите об этом говорить. Я еду в Чандаккар с моими искусниками. Мы убедим львиного Карлаза нам помочь.
Ричиус не смог отказаться от честного вопроса.
— А что, если у вас это не получится, Тарн? Что, если львиный народ не захочет вас слушать? У вас есть другой план?
Блеск в глазах Тарна немного померк.
— Они должны меня послушаться! Они нам нужны. Другого способа захватить дорогу Сакцен нет. Это могут сделать только львы.
— Есть и другой способ, — осторожно вымолвил Ричиус.
— Какой?
— Вы! Вы можете остановить их на дороге Сакцен или где угодно еще. Вы ведь это знаете. Вам достаточно только попытаться.
Тарн с трудом поднялся на ноги.
— Как вы можете такое говорить? Разве вы меня не видите? Посмотрите!
Ричиус старался говорить спокойно и размеренно.
— Я вас видел, Тарн. Вы больны, вот и все.
— Болен? Я проклят! Посмотрите на меня! Я ужасен!
— Болезнь кожи, — заявил Ричиус. — Возможно, проказа. Я не знаю, что это такое, но это не проклятие. Вас не обрекли на такую жизнь ваши боги.
Тарн словно окаменел.
— Вы не понимаете, — сказал он наконец. — Я воспользовался своим даром, чтобы убивать. — Он широким жестом обвел свое тело. — И это — результат.
— Нет, это не результат, — упорствовал Ричиус. — Это совпадение. Ваши способности — не проклятие. С их помощью вы уже однажды спасли Люсел-Лор. И вы можете сделать это снова.
— Нет! — отчаянно вскрикнул Тарн, рухнув в кресло. — Никогда так не говорите! Я наказан. Это правда. — Он опустил голову, и его голос понизился до еле слышного шепота. — Я — урод. Я отвратителен женщинам.
Ричиус подошел к искуснику и опустился на колени рядом с его креслом.
— Тарн, существуют лекарства, которые могли бы вам помочь. Все может быть иначе. Вам не обязательно постоянно испытывать боль.
— Этого хотят боги, — упорствовал Тарн. — Неужели у вас нет веры? Какие вам еще нужны доказательства, кроме моего искореженного тела?
— Но эти лекарства…
— Эти лекарства нарские. Получить их невозможно. И я предпочту страдать, чем умолять о помощи имперцев. Я это заслужил. Лишить богов отмщения стало бы просто еще одним злодеянием.
Ричиус поднялся.
— Вы ошибаетесь. Вы могли бы спасти Люсел-Лор с помощью своего дара.
— Нет, это вы ошибаетесь. Вам еще многое предстоит узнать, прежде чем вы поймете, что значит быть трийцем. Боги действительно существуют и властвуют над людьми. Внимательно слушайте Дьяну, Ричиус. Она никогда не верила, но теперь — верит. Она научит вас этим вещам.
Ричиус медленно кивнул:
— Как скажете. Но мне мало ваших утверждений и вашей болезни, чтобы я мог поверить в это. Желаю вам сил для вашей поездки, Тарн. И удачи вам!
Глаза Тарна наполнились грустью.
— Ричиус, — тихо молвил он, — помните, что я вам сказал. Докажите Форису, чего вы стоите. Будьте осторожны рядом с ним. Он — человек хороший. Старайтесь в это поверить.
34
После полуночи, когда луна была в апогее, а воздух полнился протяжными стонами далекого прибоя, Тарн одиноко бродил по великолепным залам Фалиндара. Он двигался медленно, тяжко, и каменные полы отражали звук его неровных шагов. Подсвечник дрожал в его руке, и горячий воск проливался на большой палец, но в затопившем его море боли это было лишь малой каплей, так что правитель ее даже не замечал. Мысли лихорадочно метались. Волны жажды и любопытства толкали его вперед, заставляя волочить парализованную ногу по коридору, ведущему в комнаты Дьяны.
Сейчас она скорее всего спит. Возможно, даже рассердится на него. Но слова Ричиуса не давали ему заснуть, и он понял, что не сможет завтра уехать, не повидавшись с ней в последний раз. Ему было страшно: он боялся смерти, которую может встретить в Чандаккаре, ужасался от осознания того, что больше никогда не увидит эту женщину, завладевшую его сердцем. Да, он — чудовище, но если б он знал, что столь прекрасное существо способно о нем тревожиться, он бы растрогался до слез. В эту ночь ему было не до сна, ибо он жаждал тепла человеческой плоти, которая была недоступна ему еще с юношеских лет.
Когда они впервые встретились — так давно, что он едва мог это вспомнить, — он был еще слишком мал, чтобы понять свои чувства. Но даже тогда они неотступно преследовали его ночами, в одиночестве. Он испытал величайшую радость, узнав, что родители заключили между ними помолвку. И он дожидался, пока Дьяна повзрослеет, держа в узде желания взрослеющей плоти и не зная близости с другой женщиной, дабы остаться чистым до того дня, когда наконец изведает ее. Чистым. Незапятнанным.
В ожидании ее расцвета он часто думал о ней. Он взял память о ней с собою в Нар. Он думал о ней, глядя, как имперские дамы румянят себе щеки, превращая их в красные пятна, как они накачивают себя наркотиками до потери сознания. И после возвращения он по-прежнему думал о ней и поведал своим наставникам-дролам о прелестной невесте, которая его дожидается. Он хвастался ею, а она, нарушив клятву своего отца, лишила его выбора. И он пошел по ее следу.
Этой ночью он снова шел по ее следу. Теперь она была его женой, и это означало, что она ему принадлежит. Если б его тело позволило, он мог бы принудить ее к близости в любой миг, когда бы он ни пожелал. Но он больше не желал этого. Возможно, это и было любовью.
В том же коридоре живет ее прислуга и нянька, напомнил себе Тарн. Он старался подойти к ее двери как можно тише. Сунув палку под мышку, осторожно взялся за ручку двери. Она никогда не запирала свою дверь, потому что он не требовал этого — в отличие от многих мужей. Он надеялся, что Дьяна оценила сей мелкий знак его доверия. Больная рука медленно повернула ручку двери — и наконец она начала открываться. Петли протяжно заскрипели, свет его свечи проник в комнату.
Тарн опасливо вошел, закрыв дверь плечом. Замок тихо защелкнулся. Он осмотрел спальню. Лунное сияние проникало сквозь окна, освещая кроватку Шани. Малышка тихо спала, закутанная в одеяла. Кровать Дьяны стояла у дальней стены. Он увидел, как мирно она дремлет, не замечая его вторжения. Руки ее были обнажены, волосы разметались по подушке. Он ощутил нестерпимую боль в груди. Огонек свечи мерцал на ее белой коже, демонстрируя ее безупречность.