Он стоял, смущенный и по-детски растерянный, словно любопытный мальчишка, которого навсегда лишили возможности стать взрослым. Он медлил. Он не мог покинуть ее и снова вспомнил Ричиуса Вентрана, тоже оказавшегося жертвой этого очарования. Но Дьяна — его жена, и это дает ему право и власть. Несмотря на его изломанное тело, она навсегда принадлежит ему. Тары мрачно гадал, что она являет собою: награду за избавление им страны от иноземцев или еще одну жестокую шутку покровительствующих ему богов.
Он бесшумно прошел к кровати. Дьяна зашевелилась и заморгала: огонек свечи ее потревожил. Искусник поспешно заслонил свечу ладонью. Ему показалось, будто она опять погрузилась в сон — но в эту секунду ее глаза вдруг широко открылись. Тарн отпрянул назад. Дьяна тихо вскрикнула и села, прижавшись спиной к изголовью кровати.
— Нет, — прошептал Тарн, — не надо пугаться, Дьяна. Это я.
Она прищурилась и робко произнесла:
— Муж, это вы?
— Да. — Тарн еще более смутился. — Извини, что я тебя напугал.
— В чем дело? — спросила Дьяна, выпрямившись. — Что-нибудь случилось?
— Ничего не случилось, — успокоил ее Тарн.
Увидев ее недоумение, он вновь приблизился к кровати. Она смотрела на него, ошеломленная, недоумевающая. Тарн невольно подумал, что в этом сумраке должен казаться особенно отвратительным. Дьяна закуталась в простыню, не отрывая от него глаз.
— Муж, в чем дело?
Тарн не мог говорить. Храбрость, приведшая его в эту комнату, мгновенно испарилась, и он снова оказался во власти ребяческих тревог, что всегда одолевали его в присутствии жены.
— Ничего, — сказал он наконец. — Я просто хотел увидеть тебя перед отъездом. Будь здорова, Дьяна.
Когда он направился к выходу, она окликнула его.
— Муж мой, подождите! — взмолилась она. — Скажите мне, что случилось.
Тарн застыл у двери, глядя в невообразимую глубину ее глаз. Он поставил подсвечник на стол и медленно вернулся к кровати. Дьяна уже не казалась испуганной.
«Она тревожится», — подумал Тарн.
Ричиус так ему и говорил.
— Утром я уезжаю, — промолвил он. — В Чандаккар.
Дьяна неуверенно кивнула.
— Знаю.
— Я — твой муж, — сказал Тарн. У него задрожала нижняя губа. — Я был неплохим мужем, Дьяна?
— Да. — Она жестом велела ему подойти ближе и взяла за руку. — Больше, чем просто неплохим. Вы были добрым мужем.
Тарн нахмурился. В эту ночь он надеялся на большее.
— И ты здесь счастлива? — спросил он. — И малышка счастлива?
— Я счастлива, — ответила Дьяна. В ее тоне было столько печали, что он понял: это неправда. — Шани здорова и быстро растет. Да, муж, нам обеим хорошо.
— Утром я уеду, — повторил он с отчаянием. — Может быть, надолго. Дорога до Чандаккара трудная…
Дьяна смотрела на него, явно озадаченная этими словами.
— Вам следует заботиться о себе. Будьте начеку. Слушайтесь ваших искусников и не делайте слишком долгих переездов. Отдыхайте чаще.
— Я буду по тебе скучать, — с трудом выговорил он. — Мне будет жаль, что я не могу тебя видеть. Ты прекрасна, Дьяна. Я говорил тебе это?
— Нет, — натянуто ответила она, отведя взгляд. — Я рада, что вам нравлюсь.
— О да, — грустно подтвердил Тарн, — очень.
А потом Дьяна посмотрела на него — и на ее лице отразилось внезапное понимание. Ужаснувшись, он хотел уйти, но она смотрела на него с безмолвным изумлением, словно догадалась, на что он намекал. Однако в ее глазах не было отвращения — только бесконечное женское милосердие.
— Я твой муж, Дьяна, — пролепетал он. — Ты… ты мне дорога. Я…
Дьяна не дала ему договорить. Она встала с постели и подошла к нему, приложив палец к его губам. Тарн замолчал. Предвкушение прокатилось по его телу, ускорив биение сердца и отдавшись барабанной дробью в висках. Он наблюдал за тем, как ее губы изгибаются в безмятежнейшей улыбке.
— А я ваша жена, — прошептала она.
В ее взгляде не было ужаса — лишь одно спокойное приятие.
— Дьяна, — выдохнул он, — мне страшно!
— Не бойтесь, — ворковала она, беря его за руку. — Ничто вам не причинит зла. Больше не будет боли, муж мой.
Он сел на кровать и потрясенно смотрел на озаренную мерцающим огоньком свечи Дьяну. Она сделала легкий шаг назад и улыбнулась ему — а потом спустила с плеч рубашку. Явление ее гладкого тела вызвало у Тарна головокружение. Во рту пересохло. Она показалась ему чем-то священным — светом небес, нисшедшим на землю. Рубашка скользнула на пол, и она осталась перед ним во всей своей безупречной наготе — прекрасная, возбуждающая… и смертельно опасная для его хрупкого самоуважения.
— Сегодня мы будем вместе, — прошептала она. — И я поблагодарю вас за то, что вы так обо мне заботились.
Но когда она принялась освобождать его от одежд, Тарн поддался панике.
— Нет! — воскликнул он, схватив ее. за руки и отстраняя их. — Дьяна, я… мне страшно.
— Успокойтесь, — мягко сказала она, — я не причиню вам боли.
— Нет-нет! — безнадежно повторил он. — Ты меня не видела. На меня противно смотреть, я чудовище…
— Вы не чудовище, — возразила Дьяна.
Она снова положила руки ему на плечи и начала бережно расстегивать одежду. Тарн закрыл глаза, чувствуя, как с его груди и рук упадает ткань. В следующее мгновение он предстал перед нею со всеми своими гнойниками и истерзанной плотью. И он не смел открыть глаз, чтобы не видеть ужаса в ее взгляде, который, по его убеждению, устремлен на него. Но Дьяна не вскрикнула, не ахнула и не отвернулась. Он почувствовал, как ее теплая ладонь прижимается к его обнаженной груди. Когда он открыл глаза, она все еще стояла рядом — и ее лицо казалось таким же мягким, как сияние свечи.
— Муж, — вымолвила она с улыбкой, — вы были очень добры ко мне. Вы были со мной во время рождения Шани, и я не забыла об этом благодеянии. Позвольте мне подарить вам это.
Тарн в ответ улыбнулся.
— Ты мало что можешь мне дать, Дьяна. Меня вряд ли можно — назвать мужчиной.
— Тогда ложитесь со мной, — сказала она. — Разделите со мной постель и позвольте мне вас обнимать. Вы так одиноки, мой муж. Я это вижу.
Тарн едва подавил рыдание.
— О да! — простонал он. — Мне больно, Дьяна. Мое тело…
— Ш-ш! — приказала она, обхватывая его руками.
Легчайшим прикосновением она уложила его голову к себе на плечо. Тарн заплакал, переполненный отвращением к тому, во что он превратился. Он ощутил, как она провела ладонью по его спине и тихо охнула.
— Меня пытали, — объяснил он. — Мне сломали колени…
— Успокойся, — ворковала Дьяна, — успокойся!
— И посмотри, каким я стал, — печаловался Тарн. — Мне так больно, Дьяна! Почему это со мной случилось?
— Не знаю, — ответила Дьяна. — Но сегодня вы мужчина, мой муж. Здоровый мужчина.
— Нет, я никогда не стану вновь таковым. Я сделал ужасные вещи. На мне столько крови! И я проклят.
— Вы — спаситель, мой муж, — приговаривала Дьяна, гладя его сальные волосы. — Вы получили дар Небес. Лоррис знает, что вам предстоит. Веруйте в него.
Тарну хотелось закричать. Когда-то он любил своего божественного покровителя — так сильно, что воспользовался его даром, чтобы нести смерть. И полученный им дар оказался проклятием, темной, бессмысленной силой. И он знал, что больше не сможет им воспользоваться. Ричиус прав: он способен прекратить эту войну одной своей мыслью. Но какой новой болью накажут его за это Небеса? Сколько он сможет вытерпеть — и не сойти при этом с ума? Со своим даром он мог бы править всем миром, если б захотел. Он мог бы одной мыслью остановить сердце Аркуса, как сделал это с дэгогом. Но ценой такого деяния стало охваченное мучительной болью тело. Если он совершит это еще раз, то заплатит в конце концов собственной душой.
— Дьяна, — скорбно произнес он, — я тебя люблю.
Ответом было молчание — как он и ожидал. Но он не сердился на нее. Он понимал, что этой ночью она любит его единственным доступным для нее способом.