— Так он и с тобой не стал пить? — Джоджастин покачал головой.
— Я этого не понимаю, — опешил Ричиус. — Почему?
Лицо управляющего смягчилось.
— Не заблуждайся, мальчик. Приезд Бьяджио был предостережением. Император знает о твоем отце. Он дал нам понять, что с этого времени будет наблюдать за Арамуром.
— И он все равно хочет сделать меня королем?
— Все обстоит так, как я тебе сказал. Аркус вынужден сделать тебя королем, хочется ему этого или нет. Ты же видел, как Бьяджио говорил о Лиссе! Видимо, война там идет еще хуже, чем мы думали. — Джоджастин ухмыльнулся. — Я был прав. Я знал, что Аркус не станет рисковать войной внутри империи. Ему не меньше нас хочется сохранить тайну твоего отца.
Ричиус безрадостно кивнул.
— Ты прав. Но почему он отказался с нами ужинать? Отправиться в путь в такую ночь…
Джоджастин рассмеялся.
— Ты — сын предателя, Ричиус, — молвил он, а потом, заключив принца в объятия, добавил: — Гордись этим.
Ричиус почувствовал ком в горле.
— Я горжусь.
К нему подошел Петвин.
— Ричиус, — сказал он, — ты готов?
— Готов? — переспросил Джоджастин. — К чему?
Принц молчал, отказываясь смотреть на обоих.
— Пойдем, Ричиус, — сурово произнес Петвин. — О тебе надо позаботиться.
Благодушное выражение на лице Джоджастина вмиг сменилось на тревожное.
— Скажите мне, что происходит! — потребовал он. — Ричиус, что-то случилось?
Тот по— прежнему отказывался отвечать.
— По дороге к Лоттсам на нас напала стая волков, — объяснил Петвин. — Ричиуса укусили.
— Укусили? Господи, Ричиус, почему ты ничего не сказал? Куда тебя укусили? Дай я посмотрю.
— Нет, — решительно заявил принц. — Позже.
Он взял факел из кольца на стене и, даже не взглянув на Джоджастина и Петвина, вышел из прихожей в ночь.
— Ричиус, — крикнул Джоджастин, — куда ты?
— Мне нужно кое-что сделать, — бросил принц через плечо. — Не беспокойся, я скоро вернусь.
Ночь окружила его. К счастью, Петвин со стариком за ним не пошли. Освещая себе путь факелом, он пересек двор. Сапоги погружались в грязь, прохладный дождь стекал по лицу и успокаивал боль в руке. Он быстро прошел мимо сада, окруженного живыми изгородями из спящих роз, мимо узорчатой калитки, ведущей в сад… Вскоре он добрался до конюшни, где были слышны только спокойные звуки, издаваемые спящими лошадьми. Он миновал и ее. Шагая решительно и уверенно, он наконец приблизился к назначенному сердцем месту.
Склеп был не слишком велик и без чрезмерных украшений. Эту простую усыпальницу оплакивающий свою потерю король построил для женщины, которая была простой королевой. Для Дариуса Вентрана расставание с возлюбленной Джессикейн оказалось столь невыносимым, что склеп соорудили вблизи от замка, на холме, дабы его можно было видеть со всех трех башен. Почти двадцать лет в склепе покоилось одно тело. Теперь их было два.
Ричиус замедлил шаги, наблюдая, как в свете факела становятся четкими линии усыпальницы. Два каменных лица смотрели на него с барельефа на двери. Он остановился.
— Отец, — обратился принц к тому, у кого был жесткий взгляд, а затем ко второму лицу: — Мама!
Казалось, ее глаза смеются, и он чуть улыбнулся в ответ.
Он стоял в одиночестве, под дождем, словно ожидая совета, которого ему уже никогда не услышать. Потом вздохнул и сунул руку под куртку. Она намокла от дождя, но его защищала теплая рубашка, сшитая Дженной, в ней ему было тепло и сухо. Защитила она и то, что он положил ее в карман, у самой груди.
Когда Ричиус доставал письмо, его рука немного дрожала. Он получил его уже больше месяца назад и, несмотря на то, что он говорил окружающим, все это время с ним не расставался. Частенько прикасался к нему, но по-прежнему не читал. Сейчас он посмотрел на него в неярком свете факела. Аккуратные складки немного потерлись и истрепались. Капли дождя уже оставили на нем мокрые следы. Он судорожно глотнул и развернул письмо, сразу же узнав размашистый, причудливый почерк отца.
Мой милый сын!
Теперь ты уже знаешь, что я с тобой сделал. Я постараюсь не убеждать тебя в том, что это было правильно. Из всех обязанностей, возложенных на меня правлением, не было более трудной, чем эта: предоставить тебе воевать одному. Но война складывается неудачно, и уже слишком много людей погибло. Я больше не могу оставаться марионеткой императора.
Петвин рассказал мне о твоем отчаянном положении в долине. До сей поры мне удавалось скрывать это от императора. Он поглощен войной с Лиссом, и мои сообщения к нему не содержат истины. Если Гейл не посылает ему других сообщений, то, наверное, мне удастся сохранять у Аркуса уверенность в моей преданности, пока война не будет проиграна. Тогда будет слишком поздно посылать туда императорские легионы — и больше люди погибать не будут. За поражение нести ответ буду я один, и я скажу императору, что о моем предательстве никому не было известно. Теперь я могу надеяться только на то, что ты выживешь и вернешься домой прежде, чем меня разоблачат.
Возможно, когда-нибудь ты станешь королем и сможешь понять неоспоримость моих действий. Тяготы власти многочисленны и обременительны, а иногда просто непостижимы для тех, кто ими не отягощен. К тому времени как ты получишь это письмо, до тебя дойдет немало слухов, но я надеюсь, ничто не вынудит тебя поверить, будто я оставил тебя по какой-то иной причине, нежели для того, чтобы спасти жизни многих. Я никогда не боялся справедливой войны, но этот конфликт не имеет плюсов, которые компенсировали бы огромные потери. И эту войну надо закончить. Я не могу придумать иного пути для того, чтобы остановить войну — и при этом спасти Арамур.
Императорские жрецы говорят нам, что Бог заботится о героях. Если это так, то Он определенно с тобой. Пусть Он приведет тебя домой невредимым, сын мой, и дарует тебе снисхождение, чтобы ты мог простить меня.
С любовью и сожалением, твой отец.
Ричиус бережно сложил письмо и вернул его в карман рубашки. Жесткие глаза с барельефа наблюдали за ним.
— Я постараюсь, отец, — тихо сказал он и медленно направился к замку.
15
Алейну было всего десять, но он уже разделял семейную любовь к охоте. Динадин не сомневался, что когда-нибудь его брат станет прекрасным лучником. Лук, из которого он стрелял сейчас, специально изготовили в расчете на его маленький рост: этот подарок отец вручил ему недавно в день рождения. Лук был сделан из железного дерева, как настоящий, и, как настоящий, отправлял стрелы точно туда, куда их посылал стрелок. Если лучник хоть
чего— то стоил, стрела поражала цель. Если нет -нужны были уроки. Алейну, разумеется, уроки требовались.
— Я сам могу ее натянуть! — спорил мальчик. Он пытался высвободиться из объятий брата, но Динадин твердо стоял у него за спиной, помогая натянуть тетиву.
— Не так, — спокойно сказал Динадин. — Ты опять держишь тетиву неправильно. Не используй всю ладонь. Вот так…
Динадин ослабил натяжение тетивы и установил маленькую руку брата на стреле, задействовав только два пальца. Потом снова вернул руку брата на тетиву, захватил ее и осторожно натянул.
— Так мне больно! — возроптал мальчик. — Мой способ мне больше нравится.
— При твоем способе теряется управление стрелой, — объяснил Динадин. — Поэтому тебе и не удается попасть в мишень.
Мишень отстояла от них на несколько шагов. Это был сноп сена с кое-как нарисованным кругом в центре. В центр стрела не попала ни разу — как, впрочем, и в другие части снопа. Земля вокруг была усеяна стрелами.
Алейн поморщился.
— У меня ничего не получается! — вздохнул он. — Я просто плохой стрелок. Не то что ты.
— Нужно много практиковаться, Алейн, — утешал его Динадин. — Я тоже долго не мог попадать в цель. Мне пришлось потрудиться. И Делу тоже. Отец учил нас обоих, когда нам было примерно столько же, сколько сейчас тебе. А теперь твоя очередь учиться.
— Не могу! — заявил Алейн, бросив лук на землю. — И я не хочу практиковаться. Я хочу хорошо стрелять. Прямо сейчас!