— Интересно, зачем приехали: где Лондон, и где мы…
— А тебе какая разница? — отвлекается, наконец, от созерцания бестолкового действа и переводит не слишком довольный взгляд на меня. — Тоже глаз на него уже положила? М?
— Почему тоже?
— Да потому что вон, — кивает направо, и я снова оборачиваюсь к стойке, где сидит незнакомец. Возле него, поставив локти на столешницу, мило воркует Ийя. — И почему из всех нормальных девчонок города ты дружишь именно с ней…
— Мы же только что говорили на эту тему, Игнат… Она моя подруга — точка!
— Кстати, а вон и маменька ее нарисовалась. Ну конечно, куда ж без нее. Господи, ну и позорище, — и брезгливо отворачивается от на самом деле не самого приятного зрелища.
Ирина Анатольевна, одетая в микроскопическую юбку, порванные на бедре колготки-сетку и лиф в виде ракушек, покачиваясь, развязно хохочет над чем-то, что сально вещает ей Михалыч — хозяин рыбной лавки. Который, собственно, и презентовал для конкурса жирную треску.
Ирине Анатольевне, которая категорично просит всех назвать ее просто Ира или Ирочка — тридцать пять лет, и в нашем городке она действительно имеет не слишком хорошую славу: дочь родила даже не окончив школу; потом, как она сама говорит "чтобы не протянуть ноги" пошла работать в портовую столовую. Ну а как говорит уже моя мама: молодая, не наделенная моралью симпатичная девочка в порту — путь в пропасть. Вереница матросов, постоянные пляски-гулянки, "пять капель" для настроения…
Слухи всякие про нее ходят, да и "папок" у Ийи сменилось приличное количество. Правда, ни один дольше года бремени воспитывать чужого ребенка не вынес и по-английски канул в лету.
Ийе в детстве часто доставалось из-за бедовой матери, поэтому сдачи давать она научилась едва ли не раньше, чем ходить. Ну и на характер подобная жизнь наложила соответствующий отпечаток…
Именно поэтому Игнат против, чтобы мы дружили, потому что считает, что от осинки не родятся апельсинки, и что рано или поздно она и на свою задницу приключения найдет, и заодно на мою.
— Домой бы шла хоть, не позорилась, — продолжает ворчать Игнат. — Даже мне стыдно. Она же лыка не вяжет.
— Так она и должна была сразу после смены домой…
Ийя ужасно боялась, что мать не сдержит обещания, заявится на праздник и снова что-нибудь выкинет. И вот, пожалуйста.
Снова оборачиваюсь на подругу: та, не смотря на очевидное безразличие парня, продолжает ему что-то настойчиво рассказывать. И явно даже не думает смотреть по сторонам.
— Я сейчас, — даже не выслушав, что там попытался сказать мне вслед Игнат, подрываюсь и бреду сквозь толпу к барной стойке. — Ийя! — не обращая внимания на ее визави, трогаю подругу за плечо. Она оборачивается: глаза сияют, щеки раскраснелись. — Там Ира пришла…
Улыбка сходит с довольного лица: быстро отыскав в толпе хохочущую мать, беззвучно ругается под нос и резко подскакивает с места.
— Извини, Дам, мне там… надо. Увидимся еще, да? — и убегает.
Я знаю, что будет дальше: она вытащит мать на крыльцо, там они, не стесняясь в выражениях, громко поссорятся, потом помирятся и вместе пойдут домой. Вместе — потому что без сопровождения Ира снова куда-нибудь зарулит. Хуже чем с маленьким ребенком.
Все выходит в точности по моему сценарию: Ийя берет сопротивляющуюся родительницу под руку и тащит к выходу. На вечеринку сегодня она уже вряд ли вернется.
— И кто эта… кхм.. особа?
Я вздрагиваю и перевожу взгляд на парня: он не стесняясь смотрит на меня.
— Прости?
— Ну эта, — кивает вслед ушедшим.
Говорит он чуть-чуть с британским акцентом и выглядит как истинный представитель иностранной молодежи: все в нем — от одежды до серьги в ухе буквально кричит о своей эксклюзивности.
Не смотря на то, что вблизи он еще симпатичнее чем издали, что потомок какого-то там важного мужика, и что сверял свои часы по Биг Бену, я никогда не позволю ему плохо говорить об Ийе.
— Вообще-то, как ты ее назвал ЭТА — моя лучшая подруга. И ты понятия не имеешь какой она человек. Так что не смей даже криво смотреть в ее сторону, ясно тебе?
Немного удивленный взгляд с поволокой проходится по моему лицу, потом чуть ниже. И я мысленно благодарю Игната, за то, что он накинул на меня свой дурацкий шейный платок.
— Вообще-то, я про ту женщину в жуткую сеточку.
Так он об Ире? Я готова провалиться сквозь землю, честное слово, так опозориться!
В этот момент раздается дикий ор похожий на победный клич бледнолицых — кто-то домучил-таки бедолагу-треску и вытащил ее на свет божий.