Тем не менее, мои взгляды на Люциуса не разделял почти никто. Малфой и после окончания школы оставался кумиром незамужних девушек и их мам, в том числе и высокородных; его чуть ли не каждый месяц прочили в мужья очередной блеснувшей в свете барышне – то красивой, то высокородной, то богатой. За прошедшие годы Люциус делал предложения руки и сердца нескольким девушкам, и о каждом таком событии непременно с умилением сообщало «Волшебное зеркало», однако всякий раз он расторгал помолвку пару месяцев спустя. Я сильно подозревала, что подобными действиями Малфой стремится, с одной стороны, хоть на некоторое время обезопасить себя от поклонниц, а с другой – несколько охладить пыл потенциальных невест.
Впрочем, о Люциусе я знала очень мало, поскольку мы принадлежали к разным слоям общества. Ведь вопреки мнению тех, кто никогда здесь не бывал, высший свет – это не единый круг общения, а несколько кружков, завсегдатаи которых почти не поддерживают контакты с чужаками.
Блэки и Розье принадлежали к тому кругу светского общества, в который входили высокородные волшебники. А Малфои, несмотря на то, что в конце XIX века они были удостоены герба и права именоваться высокородными, так не стали своими среди представителей древних фамилий, многие из которых вели происхождение от рыцарей короля Артура и спутников Вильгельма Завоевателя.
Кстати говоря, свой нелепый герб Малфои получили неслучайно. По слухам, почти сто лет назад они заплатили совершенно безумные деньги за то, чтобы их признали высокородными, и отказаться от такого щедрого дара Министерство Магии не могло. Но сотрудники геральдической комиссии, как и все люди нашего круга, не забыли, как в середине XVII века, в эпоху Войны Бледного Всадника и голода, Малфои продавали высокородным семьям Англии хлеб из червивой муки и тухлое мясо, принимая в качестве оплаты земли, замки и фамильные драгоценности. Отразить в гербе истинную сущность этой торгашеской семьи специалисты по герольдике не могли, но продемонстрировали хотя бы ее внешнюю форму…
Так что родичи Люциуса, как и он сам, по-прежнему входили в круг деловых людей, к которому также принадлежали Паркинсоны, Флинты, Флагштоки, Блетчли… Некоторые из этих семей тоже получили право именоваться высокородными, другие, наоборот, гордились плебейским происхождением, но сути дела это не меняло: истинно высокородные волшебники не считали нуворишей равными себе и в свой круг не принимали. Исключение было сделано лишь для сказочно богатых Буллстроудов, которых с равным радушием принимали и высокородные, и плебеи.
Эти традиции существовали долгие века, и мне больно видеть, что в последние годы они попираются все чаще и чаще: высокородные вступают в браки с плебеями и радуются при этом так, словно супруги оказывают великое одолжение наследникам древнейших фамилий Англии, принимая их в свои вульгарные дома. Понятно, что после войны с Темным Лордом в высокородных семьях осталось очень мало женихов, но нельзя же забывать о чести!
Да, мне тоже похвастаться нечем, но Малфои, несмотря на свои недостатки, живут в Англии с XVII века и, как-никак, все же были признаны высокородными! А когда Доротея Макмиллан, предки которой известны со времен войны Алой и Белой Розы, выходит замуж за Кассиуса Флагштока – внука крестьянина, арендовавшего землю у семьи Уизли, - это, по-моему, возмутительно! Надеюсь, что лет через пять, когда повзрослеет новое поколение молодых людей, подобные неравные браки навсегда уйдут в прошлое!
Но обо всем этом я, разумеется, не думала в тот момент, когда Люциус Малфой, одетый так же нелепо, как обычно, быстро прошел мимо меня по аллее к дому Берков, где продолжался бал. Выждав некоторое время, я последовала в том же направлении.
В бальном зале ничего не изменилось: гремела музыка, гости танцевали, флиртовали или сплетничали. Я не сразу, но нашла в толпе Люциуса Малфоя – он стоял у окна, мрачно и неприязненно глядя прямо перед собой. Заметив Люциуса, я смутилась и опустила глаза – очень уж не подходящим к обстановке было выражение его лица. Обычно Малфой выглядел благодушным и невероятно довольным собой, но стоящий у окна человек ничем не напоминал того самовлюбленного типа, которого я видела прежде.
Сейчас Люциус был очень похож на штырехвоста – загнанного в угол, но не сдавшегося, готового продолжать борьбу или хотя бы дорого продать свою жизнь. Мне казалось, Малфой не очень понимает, где сейчас находится, и держит себя в руках отчаянным усилием воли. Люциус настолько отличался от других гостей, - веселых, беззаботных, довольных собой и жизнью, - что я удивилась, почему на него никто не обращает внимания.
И еще стоящий у окна человек выглядел невероятно ЖИВЫМ, как бы странно это ни звучало. В Малфое не было ничего стертого, и на фоне равнодушных или стертых гостей он выделялся так же ярко, как павлин среди серых и коричневых кур и уток. Лишь намного позже я узнала, что в клуб, в котором состояла моя сестра и многие знакомые, Люциус вступил в шестнадцать лет. Однако все время до нашей встречи на балу у Берков и еще два года после нее участие Малфоя в клубной работе ограничивалось лишь регулярными солидными финансовыми взносами и присутствием на выступлениях главы клуба. Лишь в начале 1980 года одноклубники сделали Люциусу предложение, от которого он не смог отказаться. Если бы я знала обо всем, то вместе мы непременно бы что-нибудь придумали, но в кои-то веки раз он поступил как настоящий высокородный волшебник и решил не впутывать меня в свои дела. Что ж, прошлое нельзя изменить – его нужно принять и продолжать жить дальше…
Но всего этого я, стоя в бальном зале дома Берков, разумеется, тоже не знала, а просто краем глаза наблюдала за стоящим у окна человеком. Тем временем закончился менуэт, и на несколько мгновений музыка смолкла. В наступившей тишине дирижер торжественно объявил:
- Дамы и господа, а теперь… - он немного помолчал, а затем провозгласил: - Белый танец – вальс! Дамы приглашают кавалеров!
Возникла пауза; девушки смущенно хихикали и переминались с ноги на ногу.
Этот плебейский обычай пришел к нам с континента во время войны с Гриндевальдом. На балах в домах, где жили отпрыски самых древних родов Англии, разумеется, никаких белых танцев не было, но Берки, находившиеся на грани разорения, старались угодить и высокородным, и плебеям, и мне такая позиция не нравилась. Ни одна уважающая себя высокородная барышня, разумеется, никогда не позволяла себе пригласить на танец мужчину – разве только нареченного жениха, да и то незадолго до свадьбы. Нет нужды говорить, что я никогда не танцевала белых танцев…
- Ой, душка Люци вернулся, - прощебетала подруге совсем молоденькая девушка, стоявшая неподалеку. – Таааакой мужчина – и не женат! Нет, Марси, я его сейчас приглашу!
- Неужели у тебя хватит смелости, Крисси? – удивилась подруга очередной поклонницы Малфоя.
Та, кажется, сама немного опешила от собственной смелости, но через мгновение решительно кивнула:
- А почему бы и нет?! Сме…
Я не стала дожидаться конца фразы и быстро зашагала к окну. Я видела, что Люциус держится из последних сил, и одно неосторожное слово способно заставить его потерять над собой контроль. Я сама удивилась, почему меня это волнует, но быстро поняла, в чем дело. Малфой сейчас выглядел более живым, чем все остальные гости, вместе взятые, и я не хотела, чтобы человек, способный испытывать такие сильные чувства, потерял лицо перед людьми, умеющими любить только себя и радоваться лишь чужим промахам. То обстоятельство, что объектом страсти кумира как минимум половины великосветских барышень был абсолютно неромантичный завод, ничего для меня не меняло: любовь многолика, но всегда прекрасна. Ведь моя мама тоже не понимала, почему мы с отцом любим Шекспира, Мольера и Гёте…