— Не горюй, сестренка, все будет хорошо! На следующий год ты тоже поедешь в Хогвартс!
Я тоже обняла ее. Ох, как же я завидовала тогда Белл и Роми!
Следующим летом, на праздновании пятнадцатилетия Белл, была объявлена двойная помолвка. Семнадцатилетний Руди Лестрейндж сделал предложение имениннице, а четырнадцатилетний Рабастан Лестрейндж — тринадцатилетней Андромеде Блэк. Больше у мистера Лестрейнджа и его жены детей не было, так что я осталась без жениха и очень завидовала сестрам.
В сентябре того же года я действительно поступила в Хогвартс, — разумеется, на Слизерин, как и все Блэки. Но это уже совсем другая история…
========== 2 глава ==========
1 сентября 1966 года, когда я впервые в жизни отправилась в Хогвартс, меня стошнило на платформе 93/4. Мне было так стыдно, что я бросилась прочь от поезда, мечтая вернуться домой и забыть о школе, но сопровождавшая нас домовуха Тамми удержала меня и почистила мою мантию, папа с мамой произнесли несколько ободряющих слов, Белл подхватила мой чемодан, а Роми взяла меня, чуть не плакавшую от стыда, за руку и буквально втащила сначала в вагон, а затем в купе, где уже сидела Прюэтт.
Я, сгорая от унижения, молча села у окна и стала смотреть на родителей, которые, сладко улыбаясь, махали руками еще стоявшему на платформе Хогвартс-экспрессу.
Тем временем рыжая гриффиндорка сказала торжественно, но, как мне показалось, немного ехидно:
- Поздравляю тебя с помолвкой, Роми! Уверена, толстяк Басти будет тебе хорошим мужем!
Сестра, к моему изумлению, отчаянно покраснела и сказала чуть слышно:
- Пойми, Молли, это все несерьезно! Просто шутка такая…
- Да неужели?! – холодно спросила Белл, с моим чемоданом в руке входя в купе.
- Вот именно! – запальчиво ответила Роми. – Ни один нормальный человек не воспринимает всерьез помолвку, если жениху четырнадцать лет, а невесте – тринадцать!
- Как интересно! - Белл взглянула на сестру так недоуменно-холодно, словно видела ее впервые. - А вот наши родичи, Лестрейнджи, Руди, Басти и я придерживаемся иного мнения! Для всех нас двойная помолвка, призванная породнить между собой две высокородные семьи, очень серьезна! В тринадцать-четырнадцать лет уважающие себя чародеи вполне способны отвечать за свои поступки! Наши предки в этом возрасте уже вступали в брак!
- Ты еще дедушку Поллукса вспомни! – резко сказала Роми.
Белл опустила глаза и слегка покраснела; тогда я еще не знала подробностей этой позорной истории, но по смущению сестры поняла, что гордиться тут было нечем. Видя растерянность собеседницы, Роми продолжила атаку:
- Или, может быть, ты станешь утверждать, что любишь этого заморыша Руди Лестрейнджа?!
Белл покраснела еще сильнее и выпалила:
- Ты ничего не понимаешь! Мы выше любви, выше… всех обыденных человеческих чувств! Мы… идем своей дорогой, и она непонятна мещанам вроде тебя! У нас есть предназначение, ради которого мы живем! Ты от природы тупая и не понимаешь целей, которые вдохновляют Руди и меня, и это не вина твоя, а беда! Но на твоем месте я бы вцепилась в Басти мертвой хваткой! Не думаю, что хоть один достойный человек, кроме твоего нареченного жениха, позарится на такое чучело, как ты!
Роми тоже покраснела и потянулась в карман мантии за палочкой, но старшая сестра, молча поставив мой чемодан рядом со мной, быстро покинула купе, на прощание громко хлопнув дверью.
- Не обращай внимания, Роми! - быстро сказала Прюэтт. - Белл просто тебе завидует, потому что у тебя хватает смелости противоречить родным!
Сестра стиснула руки в кулаки и процедила:
- Не хватает у меня смелости, иначе я бы не стала участвовать в этой идиотской помолвке! Да и вообще…
Роми, закусив губу, начала внимательно смотреть в окно и перестала реагировать на дальнейшие попытки подруги продолжить разговор.
Я понимала чувства Роми. Если в раннем детстве мои сестры были очень похожи, то с возрастом их внешность все больше различалась. К пятнадцати годам Белл стала настоящей красавицей – тоненькая, стройная фигура, точеные черты лица, огромные черные глаза, белоснежная кожа… А Роми с каждым днем все больше походила на тетю Вальбургу – коренастую, крепко сбитую, с короткими пальцами, крупными, грубоватыми чертами лица и маленькими глазами. Мама, успокаивая себя и дочь, говорила, что все девочки в переходном возрасте выглядят гадкими утятами, зато к шестнадцати годам расцветают, словно розы. Но Белл и в пятнадцать выглядела потрясающе, и трудно было поверить, что неправильные черты лица Роми когда бы то ни было приобретут классическое совершенство, которым отличалась внешность ее старшей сестры. Роми никогда не выказывала ни грусти, ни сожаления из-за того, что Белл намного красивее нее, но я чувствовала, что Роми все же страдает.
На некоторое время в купе воцарилось молчание, прерываемое лишь вялыми попытками Молли начать разговор. Но затем дверь отворилась, и наше уединение нарушила компания почти взрослых мальчишек. Первыми я заметила Фабиана и Гидеона Прюэттов, чьи ярко-рыжие шевелюры привлекали всеобщее внимание, а затем узнала нашего дальнего родственника Фрэнка Долгопупса, который вместе с родителями порой бывал у нас на приемах. Не сомневаюсь, что Тед Тонкс тоже пришел тогда в наше купе, но я его абсолютно не запомнила и уж тем более не заподозрила, сколько зла этот человек принесет нашей семье.
Фрэнк рассеянно кивнул мне, остальные не обратили на меня ни малейшего внимания и начали громко обсуждать квиддич и незнакомых мне людей. Молли приняла активное участие в беседе, Роми через некоторое время тоже увлеклась разговором и заулыбалась. Очень скоро мне стало скучно, но я постеснялась попросить мальчишек, расположившихся у двери, пропустить меня к выходу из купе. Так я и просидела всю дорогу, не замечаемая никем…
Распределяющая Шляпа, разумеется, отправила меня в Слизерин, и все мои соседки по спальне - Марджори Хиггс, Виолетта Каррузерс и Урсула Готье - немедленно предложили мне свою дружбу. Я с удовольствием согласилась, потому что очень хотела, как это делали Белл и Роми, вернувшись домой на каникулы, рассказать родителям о своих замечательных подругах.
Марджори, Виолетта, Урсула и я вместе ходили на уроки, выполняли домашние задания и гуляли. Мои однокурсницы всячески выказывали мне свою приязнь, и я радовалась, что нашла таких замечательных подруг.
Увы, все это продолжалось недолго. Однажды в начале декабря я зашла в туалет и, войдя в кабинку, разумеется, закрыла за собой дверь. Через несколько минут я услышала шаги и негромкие голоса и узнала Марджори, Виолетту и Урсулу, которые, кажется, говорили о чем-то важном.
- Не понимаю, как это может быть! – удивилась Виолетта. – Они же Блэки и в Блэквуде живут! Я на фотографии видела их дом – богатейшее поместье!
- Так оно не их собственное! – хмыкнула Марджори. Меня поразил ее надменный тон. – Когда Цисси исполнится семнадцать, ее семейка вылетит оттуда, как пробка из бутылки! А своих денег у Сигнуса и Друэллы нет, так что наша принцесса Нарцисса, - эти слова были произнесены с особым презрением, - зря корчит из себя невесть что! Она попросту бесприданница!
- А по виду не скажешь! – ехидно заметила Урсула. – Посмотреть на нее – прямо наследница гоблинских золотых копей!
- Когда они из Блэквуда уедут, с нашей принцесски спесь спадет! – язвительно заметила Марджори.
Слушать это было невыносимо, я вышла из туалета и сказала, с трудом сдерживая слезы:
- Марджори, вчера я дала тебе списать эссе по зельеварению! Урсула, позавчера ты брала у меня волшебные краски! Виолетта, сегодня утром ты напрашивалась в наш дом на рождественский прием! Зачем вы лгали, что хотите со мной дружить, если так презираете меня?!
С этими словами я покинула вероломных подруг и, быстро пробежав по коридору, заскочила в другой туалет, где плакала так долго и так громко, что ко мне даже прилетела Плакса Миртл, жившая совсем в другом конце школы. Беседа с несчастным привидением меня немного успокоила: я поняла, что есть люди, которым в Хогвартсе приходилось намного хуже, чем мне, да и внешне я от Миртл отличалась в лучшую сторону. Так что через некоторое время слезы мои утихли, и я смогла вернуться к людям.